Может, этот день еще окажется не таким плохим.
Мазен поспешил за ней.
На базаре стало тише: он задремал с наступлением сумерек. Хотя торговцы и толпы никуда не делись, двигались они ленивей – меньше напоминали буруны, разбивающиеся о скалы, больше походили на тихо лижущие берег волны. Многие посетители переместились к едальням в центре базара, где в воздухе висели дразнящие запахи пряного мяса и жареного теста.
Следуя за Лейлой, Мазен старался не обращать внимания на свой бурчащий живот. Аппетитные запахи напомнили ему о том, что он толком не ел с ифтара, а утреннюю трапезу ему заменили оливки и хумус. Он изо всех сил старался не думать о своем пустом желудке, когда Лейла вдруг оттащила его к прилавку с грудами абрикосового лаваша.
Густое тесто скатывалось в рулоны разного размера. Один из торговцев скручивал рулоны и подносил покупателям, а второй аккуратно нарезал листы на более удобные для еды полоски. Лейла протолкалась через длинную очередь и помахала продавцу. Мазен дивился их непринужденной болтовне: подавшись друг к другу, они словно обменивались какими-то сплетнями, даже чем-то запретным. Под конец разговора Лейла обзавелась рулончиком абрикосового лаваша, который и вручила Мазену.
– Это не настоящая еда, но хотя бы бурчанье уймется. – Заметив любопытный взгляд Мазена, она отвернулась и сказала: – Я принесла сообщение владельцу лавки. Он был мне за это должен. Я решила взять с него долг десертом.
Мазен улыбнулся:
– Ты не должна была тратить этот долг на меня. Шукран.
Лейла молча пожала плечами и пошла дальше. Мазен поспешил за ней.
– Значит, ты посыльная?
Он оторвал кусок лаваша и впился в него зубами. Лаваш оказался неожиданно сладким и приятно жевался.
Лейла кивнула и свернула в один из проходов.
– Верно. А ты? В каком квартале ты работаешь?
Вопрос прозвучал непринужденно, однако Мазен привык разговаривать с хитроумными аристократами и узнал попытку выудить сведения.
У него в голове начала разворачиваться история. История Юсефа.
– Я писец у высокопоставленного вельможи. – Он смущенно улыбнулся. – Боюсь, что не могу ничего рассказать о его переписке: это секретная информация…
Лейла наклонила голову:
– И почему это писец оказался на базаре в поисках сказителя?
Мазен запихнул в рот еще кусок сладости, проглотил и сказал:
– А что странного в том, что человек ищет развлечения за рамками своей работы?
«Или свободы за стенами своего дома?» Он с трудом удержал эти слова.
Губы Лейлы изогнулись.
– Ничего странного. Мне просто никогда не встречался взрослый человек, который в свободное время искал бы сказителя.
Мазен рассмеялся.
– А я раньше не был знаком с кем-то, кто очертя голову бросается в темный дом, чтобы узнать, что с незнакомцем.
Сначала Мазену показалось, что это просто игра света, но нет, Лейлу его слова действительно заставили покраснеть. Когда она наконец заговорила, то проворчала:
– Тебе повезло, что я решила это узнать.
– Еще как. Я буду вечно тебе благодарен.
– Осторожнее, Юсеф. – Она широко улыбнулась. – Вечность – слишком большой срок, чтобы оставаться у кого-то в долгу.
Она резко остановилась и указала куда-то вперед. Мазен доел остатки лаваша, глядя на открывшееся перед ними зрелище. Они наконец-то дошли до золотистого навеса Старого Рубы, который уже открыл свою лавку. Под шатром было скромно и строго: под яркой тканью расстелен простой ковер. Старый Руба сидел на ковре, скрестив ноги и положив на них изящную трость. Прежде Мазен видел Старого Рубу всего один раз, но сразу же понял, что на инструменте сказителя появилась новая резьба. Это заставило его трепетать: он знал, что каждая отметка обозначает новую историю, которую тот добавил к своему репертуару.
Хотя трость и была удивительной, еще удивительнее был сам сказитель, ведь он был на базаре единственным торговцем с такими необыкновенными глазами: один цвета дубовой коры, а второй – золотистого песка. Лицо у него походило на смятый пергамент и обросло внушительной серебристой бородой, свернувшейся у него на коленях. Хотя губ под бородой видно не было, по морщинкам в уголках глаз Мазен видел, что он улыбается.
– Ого, да это же Лейла! И твое лицо я уже видел, сейид, но, боюсь, имени своего ты так и не назвал.
Мазен изумился и обрадовался, что его запомнили. Он невольно улыбнулся.
– Юсеф. Рад снова тебя видеть.
– И я, Юсеф. – Старик опять обратился к Лейле: – И тебя, Лейла. Ты не передашь кое-что Далии? Скажи, что я принимаю ее приглашение выступить завтра вечером.
Лейла улыбнулась – не той кривоватой усмешкой, которую Мазен видел раньше, а широкой улыбкой, от которой глаза ее заискрились.