Нужна централизация. Ну раз нет у нас опыта создания с нуля фирм типа Боинга, надо использовать опыт социалистического планирования и централизации. Кто‑то подал хорошую идею создания Министерства Авиации вообще. То есть: и МАП, и военная, и гражданская авиация вместе. Да только разве наших европеоидов убедишь.
Выбросил из «Графомании» все, что только можно. И теперь эту высосанную вещь сбросил в свой архив, озаглавив ее «Дневник графомана». Надо все‑таки дать Наде просмотреть, хоть по диагонали: ведь прочитать все 13 авторских листов она будет не в силах. А я через несколько дней еще раз пересмотрю и еще безжалостнее вырежу все повторы, мелочевку и дачные эпизоды.
В десятый раз вычитал и выправил «Дневник графомана», выбросил около 50 000 знаков лишнего текста. Надя говорит, что лучше бы это не публиковать, не позориться. Да и я сам не решаюсь пока. Так‑то, со стороны, вроде читателю должно быть интересно: я в этом опусе рассматриваю несколько катастроф, толкую о судьбе авиации… Мои поклонники примут; остальной народ мне как‑то до лампочки. А в общем, на мою репутацию эта скоростная компиляция особо не должна повлиять, тем более что писать больше не собираюсь. Здесь я расставил все точки над i.
Снова и снова вычитываю и режу, режу, режу!
Урезал «Дневник графомана» до приемлемых 417 тысяч. Ну, еще раз пробегусь, найду еще повторы, вырежу, и как только подойдет к 10 авторским листам – выложу.
Дорезал до 395 тысяч знаков. Еще раз пробежался. Ну, с богом: выложил у Мошкова и на Прозе. Дал ссылку Белову. Править абзацы буду потом.
Вот думаю: концовка этих записок графомана оптимистичная, обещающая читателю еще какие‑то опусы в будущем. А я потом наваял всего только продолжение «Таежного пилота». Тянет ли оно на заявленный уровень?
Сел, еще раз бегло пролистал. Ничо так. Сойдет. А дальше писать точно не о чем.
Открыл на Прозе «Дневник графомана», еще раз перечитал. Ну, в общем, впечатление об этом опусе у меня сложилось. Рассуждения о смысле писательской работы соседствуют здесь с рассуждениями о судьбе авиации, перемежаясь углубленным анализом свежих катастроф и морально–этическими сентенциями. Ну а что еще может сказать дед. Да, кроме того, весомое место занимает самореклама – в виде спокойной, подтвержденной цифрами констатации моего достойного места в авиационной литературе.
А то. Сам себя не похвалишь…
Ну, буду не спеша ждать, пока заметят, а потом уж получу порцию обычных упреков в яканье.
Однако я уже не тот робкий дилетант. Идите‑ка вы все.
Дал ссылку Сокерину на полный вариант на Прозе.
На Либ ру меня вчера открыло и захлопнуло 485 человек, сегдня с утра – уже за полсотни. На Прозе поменьше, но тоже заметна активность. На авиа ру восхваления перемежаются откровенным неприятием и осуждением моей гордыни; ну, как и должно быть: шавки лают. Иные вообще не приемлют, им неинтересно. Иные пространно цитируют. Кто‑то откровенно вызывает меня на словесный поединок, аж заходится. Вывесили ролик с Чапаевым: «А ты – ну хто ты такой есть?» Короче, народу развлечение.
Не, ну читайте Хайко, Андриевского, Потемкина, Шишкина, Поправкина, наконец. Мало их, что ли – современных летчиков–писателей о гражданской авиации. Они скромные, не якают.
Я же в этом опусе подбил, так сказать, бабки. Раз я больше ничего не напишу, то пусть они уж, хоть через силу – а примут к сведению ту оценку, которую я сам себе нескромно дал и которую один из читателей не поленился выложить пространной цитатой. И уже поневоле потом будут рассматривать и оценивать все мое творчество через эту призму.
А дожидаться, пока тебя заметят, пока тебя похвалят, пока сложится общественное мнение, пока твои опусы получат официальную литкритику… Бандерлоги ничего этого и не заметят, побегут читать ЖЖ очередного Навального.
В понос же, летящий с вентилятора, я как‑то стараюсь не внюхиваться. Этот запах мне давно привычен. Да оно через недельку вывоняется. Скорее всего, нынешняя летная молодежь, да и молодежь вообще, со мной расплюется. Слишком откровенно я выложил все, что думаю о них и об этом форуме, – чего же мне от них ждать. Ну, останусь на перроне 20 века. Мы не понимаем друг друга, и никогда не поймем. Перелом жизни был слишком резкий.
Жалеть? Вряд ли стоит. А вот писать больше не буду, точно. Ничего лучшего я не сотворю; даже вот этот «Дневник графомана» явственно показал, что планку мне уже не удержать. Ну, тем яснее будет читателю мотив, почему Ершов перестал писать. Все естественно. Посудачат, осудят за непомерную гордыню и забудут. Останутся «Раздумья ездового пса» и «Страх полета». А сиюминутная публицистика не имеет будущего.