А в Лейпциге университет принял единый род названия студентов и преподавателей. Независимо от пола теперь студенты называются студентками, преподаватели – преподавательницами, профессора – профессоршами. Это надавили феминистки. И эта терминология – именно официальная. В приватном разговоре к студентке с бородой можно обращаться по–старому: эй, студент, дай закурить.
Скоро у них и в армии звания будут: сержантка, майорка, полковница, генералка.
Ну не театр ли абсурда? Бабам дискомфортно, видите ли. А у нас стюардесс величают по–мужски: бортпроводник. И ничего, никто не протестует.
Эти свободы Запада уже приближаются к анархии. И законопослушного человека все время давит основная несвобода: как бы не нарушить чего из чужих свобод.
С такими свободами… я – за Сталина. В его времена слово «пидарас» было нецензурным ругательством, а гомики сидели в тюрьме, их там у параши держали. Летчик же был сталинским соколом. Тогда гражданские летчики, в сапогах и погонах со звездочками, ходили по площадям, провожаемые завистливыми взглядами, а нынче там эти радужные геи в стрингах петушатся. Элои…
Почта обычная: одно письмо от читателя, да Сокерин сбросил ссылку, да Баравков прислал новый рассказ.
Один мой читатель, умница, инженер–электронщик, 30 лет, пишет: «Сейчас, по- моему, гордость за выход книги в одном из крупных издательств сродни победе в конкурсе на лучшую проститутку города». И вообще умные мысли высказывает. Предлагает мне открыть электронный кошелек для пожертвований: мол, нынче многие этого не стесняются…
Я – стесняюсь. Обойдусь без пожертвований.
Юлька в разговоре об усыновлении детдомовских детей однополыми парами сказала: это все равно лучше, чем оставлять детей в этих ужасных детдомах, а нормальных семей, чтобы усыновить всех брошенных детей, все равно не хватит.
Вот мнение поколения рюкзачков. Они считают геев и лесбиянок нормальным явлением.
Я не стал ее переубеждать. Им с ними жить, пусть они как‑то сами обустраивают свое нравственное будущее.
Сам же я считаю, что это ЛГБТ – абсолютное зло, чума, СПИД, и, пока еще не поздно, надо его уничтожать, в корне, безжалостно и жестоко, сейчас. Пусть народ бьет пидоров на улицах. Иначе человечество восплачет.
А впрочем… кто восплачет‑то, если все станут пидорами? Да они просто вымрут. Вернее, им афро–азиатские морлоки будут поставлять детей, а те будут вырастать такими же геями. А потом арапы объявят элоям джихад.
Да пошли они все. На мой век и нормальных людей хватит. Я как‑то перестал заботиться о будущем человечества. Правда, в письмах людям все еще употребляю высокую риторику. Зачем?
Иди, иди, дед Вася, в природу. Доживай свой век гармонично, наслаждайся тем, что у тебя еще осталось.
Слушаю различные варианты Лакримозы. Тут тебе и фон Караян, и хор Бортнянского, и современные переложения, и Турецкий, и какой‑то вообще Купрявичюс; и быстро, и медленно, и динамично, и вообще тягу–у-уче, и галопом… Каждый дирижер вправе сказать: я так слышу! Но во всех случаях – это узнаваемая мелодия, ни нотки не изменено, нюансы выдержаны в соответствии с партитурой.
Зато у живописе на одну и ту же тему столько извращений! Оне так видят!
Скачал несколько вариантов Реквиема, выберу потом лучший.
Позвонил мне Дима, хочет встретиться: есть темы, надо бы обсудить; с ним хочет приехать и Коля Евдокимов.
Димке смертельно наскучили полеты из Красноярска. Инструкторская должность неблагодарная: целыми днями в эскадрилье, а летать приходится по выходным. Каторга замучила. А тут соблазняет Гайер: приглашает к себе в Норд Винд, с переучиванием: сначала на 767; а тут же к ним приходят и «три топора», В-777. В нынешней летной среде «три семерки» считаются вершиной пилотской карьеры: ничего более навороченного пока еще не придумано – ни Дримлайнер, ни хваленые Эрбасы, включая и 380–й, ничем не круче. Недаром Летчик Леха так расписывает свое переучивание и все плюсы этой прекрасной машины.
Ясное дело: мой ученик Гайер абы кого не возьмет, а слухами земля полнится: мои ребята таки хорошие пилоты и капитаны. И вот Димка заметался. Хочется и освоить лучшую в мире машину, и от этих смычков отдохнуть в длинных рейсах, на чугунной жопе… и сомнения.
У Коли Евдокимова были проблемы с медициной. Там у них докторша какая‑то заполошная, человек пять уже прижучила за мелочевку, летать не давала. Ну, теперь‑то Коля вроде ВЛЭК прошел, просится, как ни странно, на ввод к Диме. Покинсоха что‑то вообще вводить отказывается, видать, его тоже затрахали работой. А Димка не отказывается, но весь в сомнениях: его давит Колин авторитет. Ну, я с ними проведу воспитательную работу. Авторитет теперь для Коли – пилот–инструктор Боинга-737 Дмитрий Хохлов; и баста.