Я всегда чуть отставал. Единственное, что, возможно, я создал вперед всех, – это «Страх полета». А ведь я задумывал его просто как иллюстрацию.
Поразила меня вчера статья эксперта Карнозова о сравнительных результатах деятельности фирм Эрбаса и Боинга, о перспективах на будущее.
Обе компании идут ноздря в ноздрю, где‑то опережая друг друга, где‑то отставая – на какие‑то процент–два. Но речь там идет о создании сверхтяжелых и сверхдальних лайнеров, причем, счет им идет на тысячи. Ничего подобного Россия уже никогда, ни при каких обстоятельствах не создаст. Нет, ну, 13 Суперджетов в этом году слепили. Так Суперджет по сравнению с хотя бы Дримлайнером – мотылек; я уж не упоминаю А380 или В-747–8.
Выступая по итогам года, президент французской фирмы даже не упомянул о мелкоте, вроде Эмбрайеров или Бомбардье. Их для него вроде как и не существует. А про какой‑то там русский самолет они и вообще не слыхали. Ну, что‑то там эти русские сколотили, на любительском уровне… из чугуния… тоже ж вроде типа авиационная страна…
На форуме идут дебаты по этой больной теме. Кто виноват, что делать, кто вытащит…
Это примерно как те папуасы, обгладывая жареную руку, выплевывают ногти и судачат о приготовлении суфле. Пардон за натурализм.
И еще одна крамольная мысль. Вот мы все на многочисленных примерах убеждаемся, что Европа прогнила, что она деградирует и т. п. А Европа таки пока еще способна тысячами производить современные аэробусы, которые даже кое в чем превосходят американские. И вроде ж та Америка тоже загнивает, у нее перманентный кризис, она в финансовом пузыре… А самолеты производит классные. Что это – инерция?
Если бы Россия сохранила в себе дух и дождалась, пока обрушится Запад…
Ага. Если бы жабе хвост…
Смотришь эти бесконечные, похожие один на другой фильмы. Там кипят стрррясти. Там пальба, там бьют морды, там гоняются на машинах, льется кровь рекой, бабы орут в истерике, мужики рвут стометровки в спринте по крышам автомобилей, там фальшиво–крепкие объятия, там каменно–спокойные лица с фигой в кармане, там в постели во время секса решаются вопросы.
Я прожил много лет, дожил уже до настоящей старости, был пилотом и писателем. Казалось бы, жизнь, полная адреналина. А оглянешься…
Никогда я за всю жизнь ни с кем не дрался. Никогда никто на меня с ножом или пидсталетом не нападал. И в постели я вопросы не решал. И бабы у меня в истерике не визжали. И спринт я не рвал никогда. И на машине с визгом колес не гонял. И дети не давали повода наживать инфаркт. И кровь рекой не лилась.
Что – я в аквариуме жил? Или все‑таки жизнь не такая, как нам ее преподносят сценаристы? Или все‑таки люди такие вот дураки, что вечно ввязываются, а я такой вот умный, что все камни обошел? Или я премудрый пескарь, или я человек в футляре, рыбья кровь?
Да жизнь‑то прекрасна – а вы там выдумываете сюжеты… из пальца высасываете, воспалЕнными мозгами своими… горожаны.
Ну, было: раз украли у меня документы. Раз угнали машину. И что – от этого жизнь стала хуже? Что – я так уж там страдал? Ну уж хрен. Я сумел найти столько хорошего в обыкновенной жизни, что эти неприятности быстро замылились… да я уже и забыл о них.
Я умею находить прекрасное каждую секунду – и гармонию во всем. И это продлевает мне душевное здоровье, а значит, и жизнь.
Интересная мысль:
…«Во времена хрущевской оттепели в театре–студии «Наш дом» у Марка Розовского была миниатюра, состоящая из одной фразы. Выходил человек на сцену и говорил: «Ну что я мог сделать один?», за ним выходил другой и тоже повторял: «Ну что я мог сделать один?», затем – третий говорил то же самое. Постепенно сцена наполнялась актерами, которые строились в ряды, бодро маршировали и скандировали: «Ну что я мог сделать один?»
А я вот смог сделать кое‑что – один. Сам, бля. Без ансамбля. Но это не повод для гордыни, а лишь – для самоуважения.
Сейчас перечитал несколько глав из «Рассказов ездового пса». Двойственное чувство. С одной стороны, многое устарело. Ну, я именно вот так тогда, десять лет назад, понимал ситуацию. С другой – даже некое предвидение. Для посвященных особенно бросается в глаза, как все изменилось и как отстал от жизни Ершов. Для непосвященных большая часть моих опусов и сейчас – откровение.
Что сделано, то сделано. Творчество Ершова вошло в историю нашей авиации и воспринимается как данность. Для этого понадобилось девять лет – с момента первой публикации «Раздумий» в марте 2005–го.
Сижу себе, и какое‑то чувство горечи гложет душу. Вроде клялся, что ни строчки больше… а вот тянет еще что‑то написать – такое же вкусное, как рассказы Кондакова или Баравкова. Но уже ж вроде всю жизнь свою перебрал, и неописанных эпизодов больше не осталось. Вот и ломаю голову. Может, еще порыться в старых тетрадках? Может, я что‑то выпустил важное, либо хоть и выбрал лучшее, но в отвалах еще можно покопаться?