Ну, увлек. И получил от благодарной аудитории сполна: и оплевали, и раскритиковали, и обвинили, и заподозрили… Но и приняли.
Вот кому‑то дает интервью заместитель генерального конструктора Суперджета и мимоходом упоминает: «Помните, как Ершов описывал?..» Все время натыкаюсь на упоминание своего имени.
Никакой гордыни. Я вкалывал как проклятый и заработал горбом свой авторитет.
Но не дай бог эти вот строчки, написанные в дневнике, попадутся на глаза людям – тебя, Вася, тут же разнесет на клочки воинствующая, завистливая, невежественная посредственность.
Ну а чего тебе, собственно, надо? Признания литературных критиков? А кто они, эти, попрятавшиеся по щелям мэтры? Ну хоть одного назови, чтоб на слуху. Эти… распределители премий? Да они за рупь муху в поле загоняют.
Или тебе хочется внимания редакторов из популярных издательств? Типа Татаринова?
Или благословения престарелых писателей – классиков соцреализьму?
Тебя признал читатель – вот главное. Даже так нелюбимая тобой нахальная и беспардонная молодежь признала Ершова как данность.
Сиди и молчи. Ты все сказал.
Или все‑таки еще хочется, подмывает – дрыснуть в глаза? Чтоб же ж тебя еще раз похвалили… зачетка работает…
Нет. Не хочется. Я стал слишком требователен к себе и понимаю, что планку уже так высоко не подниму.
Я просто с тоской думаю: ну чем же заняться, завершив литературные труды?
Мои опусы читают и думающие люди. И как это ни странно – никто не осмеливается их публично оценить с литературной и общественной точки зрения. Они не вписываются в общепринятые каноны. С одной стороны, в них присутствует мощный нравственный посыл. С другой – интересная, неизвестная раньше, романтическая, информационная составляющая. С третьей – чистый, литературный, доступный и элите, и простому люду язык. С четвертой – полное отсутствие интриги, клубнички, крови и конфликтов.
И вот – с какой стороны подступиться критегу?
Ну, к примеру, вот что мне пишет пронзенный читатель:
…«Удивительна и, я бы сказал, на редкость обаятельна Ваша проза, Василий Васильевич. Она не просто нравится, она покоряет с первых же минут прочтения. Сочность, лаконизм, оригинальность стиля и самого видения жизни сразу же уверяют в том, что талантливый человек талантлив во всём. Для авиаторов Ваши произведения — какое‑то абсолютно понятное, роднящее и питающее душу чтиво. Ассоциативно это всё равно что мёд кушать, и оторваться чрезвычайно трудно. Мне особенно импонирует в Вашем творчестве то, что помимо всех прочих достоинств автора, вы — истинный Мыслитель и Человек с большой буквы. Кланяюсь Вам до самой земли. С величайшим уважением…»
Одни эмоции. Насчет мыслителя он, конечно, загнул. А вот проанализировать, чем же мое чтиво таки полезно людям, почему востребовано… ну и прочая интеллигентская галиматья… этим никто не осмеливается заняться подробнее.
Я, по зрелом размышлении, конечно же не претендую на лавры классика. Но когда смотришь на фон… ну ничего ж подобного никто не написал. И мне что‑то боязно: а не слишком ли я самоуверен? Может, мимо меня пролетели великие творения, а я и не знал, зашорившись от мира?
Правда, вопрос: а в чем их величие? И прямо скажите мне: какое произведение вошло в историю? «Плинтус» Санаева? Когда многотысячные поклонники обсасывают пресловутый Плинтус, то у них доминантой идет: «и у меня тоже было такое детство». Ага. Золотушное.
Ну и что? А выше? Еще выше? Пшик.
Я хоть и примитивно, хоть и за уши – а тащу человека вверх, к Небу, я показываю ему Высокое, Настоящее, Благородное. Я освещаю и восславляю вечные и основополагающие человеческие истины: труд, развитие Личности, терпение, взаимопомощь, вечную борьбу со стихией, жертвенность ради высоких идеалов. Это всегда входило в обойму классики. И если бы не слабый язык моих произведений, не скупость палитры, не отсутствие гадюшных человеческих отношений, завитушек, эпатажа и всяческого оживляжа – оно б тянуло. А так – нет, не тянет. Да – вошло в историю… но в узких кругах. А Плинтус – тоже вошел, и тоже в узких кругах: питерских и московских клоповников, в которых среди человеческих отношений выросли мои золотушные зоилы. И их – миллионы, теснящихся в узком кругу МКАДа.
Беда в том, что к высокому тянется гораздо меньше людей, чем к жвачке. Высокое прячется в глубинах, а жвачка наверху, она популярна, она не тонет, она для всех… пожевал и выплюнул.