Ворчание ездового пса
Вы все доживёте до своей старости. На каком‑то рубеже остановитесь и оглянетесь назад. А потом снова вперёд. И сравните. И зададите себе вопрос: «Кто я на этой земле?»
Пожалуйста, не судите строго старого пса за ворчание и за проскакивающие иной раз соленые словечки.
*****
Я вот задумываюсь: ездовой пес, годы твои уходят, ты уже старик, седьмой десяток, – а хочешь в писатели. Назови такого писателя, чтоб начинал в 60 лет и стал известен. Ты‑то известен широко, да в узких кругах. И дальше этих кругов тебе не пройти.
Мало того, начинается уже деградация. Видать, рубеж возврата пройден – и не наверстать, а тем более, не развить талант. Раньше надо было развивать. Вот именно так, согласно Экзюпери, погиб в человеке Моцарт. Жизнь его убила во мне.
Мне всегда не хватало наглости, нахрапистости, – вещей, оседлав которые, посредственность пролезает вверх и набивает руку ещё в молодости. Я обрел уверенность только к старости. Все сомневался. Вот и перегорел. Всплеск был с 58 до 63. А сейчас только лень и усталость, усталость и лень. Все болит.
Поддерживает меня то, что все‑таки мои книги востребованы. Каждое известие, касающееся нового издания, подхватывает меня, вливает какие‑то силы и вдохновение.
Мне нужна похвала, нужно признание, поддержка близких людей… этого‑то как раз и нет. Сколько же можно преодолевать сопротивление материала? Причем, никто открыто и не мешает… и вот это и есть препятствие: стена молчания.
Я явно не имею писательского, художнического таланта. Я могу только связно описать свои мысли. Но положение монополиста, решившегося‑таки писать о кухне авиации, подняло меня в глазах читателей. Что ж, надо оседлать монополию и стараться хотя бы удержаться в этом седле. Поэтому я и поднимаю планку. Старик…
С раздражением отметаю все попытки журналистов вывести меня на орбиту пиара. Все, ребята, я наелся суетой. И уж известности мне, помимо моих книг, не надо.
Завтра, ну, послезавтра, не загадывая, заеду на дачу, буду в тепле не спеша работать, а уставши – писать. И это будет лучшая, такая, о которой всегда мечтал, жизнь.
Скроюсь от людей.
Казалось бы, постоянный физический труд, изо дня в день, уже почти месяц, – должен стать привычным… так нет. Не могу втянуться. Видать, рубеж возврата пройден и неумолимая старость подошла. И, главное, вроде и сила ещё есть, а энергии – все: энергии нет.
Энергия была ещё три года назад… Все; теперь ничего мне уже не надо. За эти три года я резко постарел, и телом, и, главное, душой. То я все упирался и не хотел признавать себя стариком. Были всплески энергии…
А нынче я принял, наконец, старость, принял как должное. Вот оно, то время, когда отпадают все проблемы, кроме здоровья. И никуда уже не надо спешить: я все успел, все себе доказал.
Но зато уходит душевная энергия, толкающая писать. Все больше и больше обволакивает душевная лень.
Интересно: привычка к дневнику снова вернулась. Чего мне в жизни не хватает? Вроде все есть. Ну, жду выхода в свет «Рассказов» и «Откровений» – так никуда они не денутся, договор заключён. «Рассказы» вроде уже появились.
Я мучаюсь тем, что никак не решусь всерьёз засесть за книгу, то есть, полностью поддаться увлечению, что станет заметно дома; будут разговоры… Яд этих разговоров будет все время отравлять вдохновение. И даже не яд – нет, застой. А моя книга – это ещё одна ступенька вверх.
Вечером зачитался книгой о чернобыльской трагедии: «Чернобыльская тетрадь Г. У. Медведева. Он там работал до катастрофы, потом собрал документы и написал динамичную вещь. Хотя много специфической терминологии, которую он не сумел донести популярно, но все окупается напряжением действия. Вот как надо нагнетать; ну, поучусь.
У меня, как мне сейчас кажется, действие почти остановилось, я ушел в психологические дебри. И хотя дал книге рабочее название «Страх полета», надо не забывать про это… «экшен, экшен!» Не страх разбавлять действием, а действие окрашивать страхом. Самая тонкость – найти грань между трагедией и боевичком.
Дочитал книгу Медведева. Тяжелое ощущение трагедии. Мы ведь ничего не знали. Собственно, Чернобыль – квинтэссенция ошибочности того пути, по которому вели нас большевики. Этот путь – путь лжи, а с атомом по лжи не проживешь. И пострадал народ, который верил большевикам.
Нанюхал тут бесплатные духовые вальсы, потихоньку качаю и наслаждаюсь как никогда. Какая свежая струя в мутной вони этих современных синкоп. Поистине эта музыка вечна.
Так любимый мною Василий Иванович Агапкин, создавший бессмертное «Прощание славянки» (лучшего русского марша нет, и уже никогда не будет!), раскрывается как композитор и аранжировщик в вальсе «Голубая ночь». Какая тонкая работа басов! А соло валторн и теноров… а трели деревянных… Короче, я покорен. Этот вальс – символ покоя и простора. Не говоря уже о простой, но такой милой мелодии. Уж точно: «баритоны плачут…» – как прекрасно в детстве сказал нам покойный, царство небесное, Алексей Сергеевич Журавлёв. Вот уж Учитель: одно слово – а как запало. До могилы буду любить духовую музыку, и единственное, о чем мечтал бы, – чтобы хоронили под хороший оркестр… чтоб трубы пели, а баритоны плакали…