Но он же и оговаривает, что наследственность помогает. Маме моей вот скоро 91, она щебечет по телефону, что умирать не хочется. Я даже боюсь дожить до девяноста. Ведь она уже лет шесть как не ходит. Мы её к бабе Маше два года назад под руки еле довели, 200 метров. А мозг активен, она общественница, это её поддерживает.
Мне бы хоть до 80 дотянуть – это очень приличный возраст для пилота. Ещё целых пятнадцать лет. Надеюсь.
А вообще, Вася, давай‑ка потихоньку глуши в себе публицизм. Сворачивайся и не выставляй себя на посмешище. Пиши тихонько в стол, мемуары, без морали – ты её уже всем высказал в «Раздумьях». Чисто лирические воспоминания. Не надо резких движений, вообще поступков. Истай, растворись. Без тебя обойдутся. Книги твои работают – и пусть.
Контролирую давление. Оно стабильно, вот уже год, а то и больше. То есть: стрессы кончились. Хорошо, что был готов в любой момент к изгнанию из авиакомпании, понимал, что синекура кончится, и воспринял увольнение как естественный ход вещей, без всякого протеста и переживаний. Ну, Надя эмоций добавляла, но пережил.
Вот так и живи. У тебя в жизни все сложилось, проблем нет, и если бы верил в бога, то свечки ставил бы регулярно.
Чувство покоя души стоит уже вот–вот, на пороге. Гармония. Радости мелочей жизни.
Читаю Андрея Архангельского. Ну, горожан, натуральный. Как ему важно, чтобы человек, обязательно житель мегаполиса, трещал моском – это, видите ли, оч–чень важно, чтобы влиться в ритм червей в выгребной яме. Про деревню он не пишет, а про провинцию – с явным убеждением, что так от бога заведено: счастливчики живут в столицах, а неудачники… лузеры… в замкадье.
Это я‑то – неудачник. Он с возмущением и бравадой сообщает, что не нажил честным трудом жилья в Москве – мол, дорого; он снимает квартиру. Это – дешевле? А я – нажил, так же дорого, почти как в Москве. Тушенку, правда, жру до сих пор.
Ну да какие его годы, 35 лет. Но ву–умный. Умеет болтать о чем угодно… за то и держат. Горожаны…
А мне ни–че–го этого не надо. Наплевать. Наплевать на войнишку с Грузией, на демократию, на театр, на эту Робски, которую он даже вроде как подхваливает. Пусть они себе там. А мы пусть себе тут. Как он выразился, уже с колен не поднимемся… на своих дачах.
Половина России не поднимается с колен и кормит себя с земли. И горожаны, кстати, тоже, по выходным.
Эти дождички хорошо пролили свежие газоны; надеюсь, прорастут. А старые через недельку уже косить буду. Хорошо! И будет гармония – физического труда, душевного отдыха, не особо обременительной умственной работы, тишины и свежего воздуха. Это стоит подороже нервных удобств мегаполиса.
Нет, ну, 90 процентов он пишет важных вещей. Он борется за духовность в искусстве и литературе, за человечность отношений, за высокие идеалы. За это я его ценю.
Ну, ещё вот Радзиховский такой же, но тот – политик. Иногда интересно его читать. Для общего образования.
Архангельский тут в статье про труд отмечает с горечью, что отношение к работе у большинства – как к каторге. И не находит в современной литературе примера, где описывается радость труда.
Ну, ещё прочитаешь ты Ездового пса.
Он тут формулирует нынешнюю сверхзадачу интеллектуала: всячески сохранять свое креативное существование как пример иного способа бытия – в пику всеобщему, обывательскому. Мол: глядите, как можно существовать! А вы?
Будоражить общественное мнение. Нарушать благостность в гостиной…
Да, ребята. Болтунов нынче развелось. Вся Москва, да и вторая столица тож.
Ещё одно. Мол, когда рекламируют «никакой» фильм, то упирают на то, что он никого не оставляет равнодушным, спорный и т. п. Тут журналист сам себе противоречит. О никаком фильме никто вообще говорить не будет, а пиаровский ход остается на совести рекламщиков.
Это мне обидно стало за то, что и о моей книге, которая, уж точно, никого не оставляет равнодушным, могут так подумать: да никакая книга, не о чем базарить…
Все ж‑таки полезно иногда соприкоснуться с умищем. Хоть он и болтун, но одно то, что высказывает свои, самостоятельные мысли и призывает к этому остальных, похвально.
Чтение этих коротких опусов как‑то укрепляет меня в уверенности, что я способен послать кого угодно куда угодно, если почувствую в этом необходимость. Уже дорос до понимания, что имею свое «я». Да и пора бы уже. Хватит оглядываться на лай из подворотни или мнение двора. Думайте обо мне что хотите. Я был к вам доброжелателен, а теперь, если не нравлюсь, – идите себе подальше.
Все читаю этого Архангельского… и как‑то плавно начинаю подозревать его в заангажированности, в частности, пресловутой Робски: он о ней чуть не в каждой статье упоминает как о явлении. А она пишет барахло, от её опусов на версту веет парфюмом. Следуя совету того же Архангельского, это та литература, которую смело можно – и нужно – не читать.