Поэтому я и переживаю. Одно дело было – барствовать, зная, что отработал свое, что зачётка работает на тебя и уже немного осталось. Другое – начинать свою долгую деятельность в опасной профессии, имея при этом кучу удобств и обволакивающих услуг. Нынешние пилоты–операторы не знают иных тревог, кроме операторских. Им неведома тревога о месте самолета, о том, правильны или ошибочны были расчеты, оправдается прогноз или нет, и вообще, тревога подвешенного между небом и землёй человека, ответственного за жизни доверившихся ему людей. Они оказывают услугу, и услугу эту надо оказать качественно, иначе затаскают. Их тревоги – бумажно–адвокатские.
Но как можно назвать авиацию услугой? Как можно считать услугой медицину? Ага: я тебе плачу деньги, а ты окажи мне услугу – качественно вылечи от рака.
Точно так же авиация: я тебе плачу бабки, а ты доставь меня в срок к важному совещанию, на котором решается судьба моего бизнеса. А если не доставишь, я тебя затаскаю по судам за утраченную выгоду и моральный ущерб.
Но молодые пилоты – дети того самого общества потребителей. И они, со своими потребительскими взглядами на жизнь, идут в опасную, но высокооплачиваемую профессию и считают её такой же, как и любая другая: оказание услуг по перевозке; но при этом высокооплачиваемой… ну и навроде того что опасной.
Бывает медицина бессильной; Бывает бессильной и авиация. И пожарные иной раз бессильны оказать услугу. Но они относят эти риски к прогнозируему проценту.
Реальный пацан гонит на навороченной машине 200 км/час, не вписывается в поворот и потом, в больнице, говорит: машина плохая, не держит дорогу.
То есть, я беспокоюсь о том, что пацаны теряют чувство реального полета: что «это я сам лечу!» Они летают полувиртуально.
Вот надо об этом как‑то внятно написать. Я ж не могу без морали.
Кстати, мне тут на Либ ру за 10–ю часть кто‑то влепил двойку. Он – самый умный, в самую ногу идёт. Но комментария не оставил. Может, завистник. Я улыбаюсь. Мне ваши оценки, в общем, уже безразличны.
Почты нет, ну, одно письмо пришло. Какой‑то придурок, назвавшийся Витей Беловым, описал, как он пять лет убил в Ульяновске, потом полгода полетал на Ан-24 в Иркутске, не понравилось, нашелся повод на ВЛЭК, разругался и уволился.
Я ему написал две строчки, что он случайный в авиации человек.
Для него реальные полеты оказались кошмаром:
«Рейсы с двумя–тремя промежуточными посадками отнимают много сил, да на жаре попробуй поноситься от самолета в АДП аэропорт да и вообще, как правило такие рейсы занимали почти 9 часов, в воздухе из которых было не многим больше 3 часов. Это было ужасно, на август так вообще пришлись задержки и все остальное. В общем получалось что удовольствия никакого. И ради нескольких часов полета требовалось все вытерпеть, ко всему РАДИ ЭТОГО я был вынужден отсидеть пять лет постигать сложнейшие науки который в дальнейшем мне не пригодились, а так же самый последний круг ада ВЛЭК».
Жалкий, презренный тип. Он мечтал о комфорте, а получил ужасные реалии. И не хватило мужества. Хотя оправдывает свой уход каким‑то там конфликтом с ВЛЭК.
Я знавал других ребят, которые прорвались в свое Небо через тернии.
Хороший афоризм нашел. «Самое бесполезное – мудрость старика». В наше время, в эпоху перемен, – абсолютно в десятку. Кому из молодых нужна моя мудрость, если она и самому мне не нужна.
Ответил мне этот Витя Белов: оправдывается, что он хороший. Разозлил меня, козёл. Я написал ему несколько строк, в которых растолковал, почему ему не место в авиации, примерно как если бы я объяснял человеку без музыкального слуха, почему ему не место в оркестре. Хвалится он, что реальные пацаны–гебешники обещали выдать ему такую бумажку, по которой он сможет вернуться за штурвал в любое время. Я посоветовал ему пацанов не утруждать. Мажор, блин.
Скончался Гарри Гаррисон. Мои любимые книги – его цикл «Эдем». Я всегда восхищался его талантом. А ну‑ка – целые миры создал, даже с собственным, выдуманным, искусственным языком… Отношу Гаррисона к великим фантастам всех времён.
Бредбери тоже недавно умер. Это был вообще поэт в прозе. Его книги глубоко человечны.
Вот эти люди оставили неизгладимый след в литературе и в памяти поколений. А что оставил в памяти поколений режиссер Фоменко? Не знаю. Да ни хрена.
Я как‑то обхожу вниманием эпохальное событие: суд над этими письками… пуськами… Да пошли они в задницу, дуры. Храм осквернять нельзя. Два года колонии им – в самый раз.
Земляк красноярец как‑то писал мне о своей мечте научиться летать. И вот, не прошло и двух лет, сообщает, что купил себе старенькую Цессну-150, начал учиться полетам. Предлагает мне стать его инструктором (небезвозмездно), осыпает комплиментами…