А я люблю дерьмо. Размешаешь его в воде, подкормишь травинку, глядишь – и пошла в рост, и дала конкретный плод, и чудо созревания этого плода у тебя на глазах, с участием твоих рук, – вот это чудо мне ценнее абстрактного чуда хитрословосплетений и спрятанного за ними глубокого смысла бытия.
Мое бытие – вот оно: с тяпкой в руках, под солнцем и комарами. Это реальная жизнь. Это смысл. Я реалист и воспринимаю жизнь просто, как она есть, без завитушек и двойного дна, без рефлексии. Я пилот, небо научило меня видеть то, что есть, и предвидеть то, что может быть. Мое мышление конкретно.
Простите меня, не понятые мною российские поэты! А также литературоведы, критики и эссеисты. Мы с вами живём в разных пластах жизни.
Да и существуют ли сейчас настоящие русские поэты, живущее в одно со мной время? Время никакое, не вдохновляющее. К чему призывать пипло? К баблу?
Вот все Надя да Надя… Соскучился, что ли?
В старости, после шестидесяти, одиночество становится бедой. Человек уходит в себя, теряет остатки потенциала и духовно опускается. До меня это стало доходить.
Конечно, соскучился. Хоть и командует, хоть и ворчит иногда, хоть и болячки её мучают, а родная же. И все чаще ловлю себя на мысли, что хочется её порадовать, окружить заботой, что ей, смертельно уставшей, так хочется отдохнуть, и я могу как‑то в этом ей помочь, взвалить на себя хоть физическую работу. Хочется, чтобы она порадовалась порядку на усадьбе, чтобы посидела вечером на уютной веранде, подышала полной грудью. Чтобы взяла шланг – и полный бак вылила на свои любимые цветы, а я бы ей шланг тот перетаскивал по первой просьбе.
К приезду куплю свежего мяса и сделаю её любимые отбивные с жареной картошкой. Попарю её в баньке…
Ну, разошелся.
Что же касается правителей, то мне как пенсионеру нечего на них обижаться. С первого августа Путин поднял мне пенсию – за глаза хватает на жизнь.
Мясо берём вырезку, обожраться. Питание доброкачественное; в овощах–фруктах, напитках себе тоже никогда не отказываем. Пятисотка стала для нас как пятерка в прежние времена.
А куда остальные‑то деньги девать?
Каждый месяц можем что‑то покупать – только нам оно не надо, у нас все есть. Безболезненно можем откладывать тысяч 10 в месяц, а то и больше. За год скапливается более сотни тысяч – можно и мотнуть куда‑нибудь на курорт: в Белокуриху или в Загорье. А если с февраля озаботиться, поймать дешёвый тариф, то на двоих и в Турцию вполне можно уложиться.
А я боялся нищенской пенсии.
Но мы ж и вкалывали, чтобы пенсия была не нищенская, да в недвижимость вложились (молодец, Надя!); теперь идёт отдача.
Если не тратить по мелочам отложенное, то с пенсии мы можем, в принципе, через каждые два года менять дешёвую машину на новую, к примеру, на ту же «семерку» – ну что ещё нужно пенсионеру?
Меня тут спросили: ну, когда лучше жилось – в совковое время, летая, или сейчас, на пенсии? И я затрудняюсь ответить. Да, бегучий смысл жизни ушел, ушли большие проблемы, и деньги большие ушли. Зато ещё сохранилось здоровье, пришел душевный покой, кончились заботы о хлебе насущном, о жильё, о детях–внуках и о будущей пенсии. Все обустроилось – живи и радуйся. Статус уважаемых людей остался.
Пожалуй, сейчас у нас лучшие годы жизни.
Но я это говорю уже не в первый и не в пятый раз. И получается, что все годы жизни были у нас лучшие. Тьфу–тьфу–тьфу.
Были периоды тяжелые, даже совсем хреновые, как вот начало нового века. Для меня это была такая нервотрепка, принятие таких решений, уже в очень перезрелом возрасте, – что аукнулось. Особенно 2002–2007 годы. Это было очень насыщенное время: время хороших денег, больших нервов, творческого взлёта, эмоциональных перегрузок, тяжелых переживаний, переоценки ценностей, резкой перемены жизненного курса, время последних рывков стареющего мужчины.
К счастью, рывки кончились; мы пережили этот урок жизни. Теперь крепко держимся друг за друга. Обиды старые как‑то сдулись и потеряли смысл.
Что интересно: вот иной раз рявкнешь, может, и по делу… и нет дальше охоты ругаться. Умолкли, минута–две… и как ни в чем не бывало беседуем дальше. Мы все понимаем, стараемся беречь друг друга. Старость на пороге.
Нельзя, поздно уже тратить здоровье в ссорах и борьбе за лидерство, как вот у наших знакомых. Теперь они глубокие гипертоники, а мы ещё пока – легкие. У нас все есть для жизни; у них тоже все есть… а жизнь‑то теперь вся упирается в гипертонию. Теперь уже давление диктует им: идти или не идти, пить или не пить, встречаться или отложить. А все проблемы легли на детей.
А мы ещё пока за рулем, независимы и можем выбирать. Детей по возможности не трогаем и даже иногда помогаем.