А у меня будет: сел в аппарат, да и полетел. А вот какой аппарат, да как у него шумит двигатель, да как капли дождя ползут по стеклу, да какие виды земли в полете, да как определить ветер перед посадкой, да отказ двигателя, да куча приключений… И главное: как Небо воспитывает Человека.
Короче, думаю. Сил только нагнуть себя нет.
Показывают новейшую енисейскую тюрьму особого режима для пожизненных, серийных убийц, маньяков и прочей швали. По четыре человека в камере, телевизор, холодильник, кнопка вызова надзирателя: «Чего изволите–с?»
Ну не суки, а? Старики в богадельнях живут хуже этих зэков в сто раз, постоянно погибают в пожарах; миллионы бездомных детей бродят по стране… а мы сраку американцам лижем: вот какие мы – почти как ВЫ! Мы уже похожи на джентльменов? Права человека! Маньяк – тоже человек! Ему без холодильника никак нельзя!
Ну, государство…
Наде вчера знакомый мент рассказал, что в парке появился маньяк, средь бела дня охотящийся за ребятишками; поймать никак не могут, молодой, быстро бегает; всю милицию на уши поставили, устроили засады… Предупредил, чтобы мы следили за внучкой, берегли.
А государство ухлопало сорок миллионов на комфортную тюрьму. Я если бы маньяка этого поймал, лично яйца бы ему оторвал. И мент Надю успокоил, что если того поймают, то обработают уж профессионально.
А то споры идут, политкорректно ли кастрировать маньяков, нужно ли испрашивать их согласия… Бред. Их надо прилюдно четвертовать. В мире, благодаря интернету и кино, этих педофилов развелось – сотни тысяч.
Сексуальный маньяк должен быть мертв. И террорист должен быть мертв. И оголтелые националисты, террористы, фашисты, – они тоже должны быть мертвы. На месте преступления застали – расстреливать без суда, как в войну было. А если суд – статья должна быть одна: пожизненно. И содержать не в тюрьме, а в лагере смерти.
Иначе мы, с этой политкорректностью, придем к царству извращенцев.
В Нью–Йорке прошел гей–парад. Полмиллиона педерастов вышло на улицы. Демократия. Политкорректность. Толерантность. Я ж говорю: скоро мир станет противоестественным. «Выборы, выборы! Кандидаты – пидоры!»
Как хорошо, что мне уже не так долго осталось жить и наблюдать этот развал.
Читаю статью о браке Экзюпери с Консуэло. И вырисовывается образ, мягко выражаясь, несимпатичного человека. Да, собственно, если он с детства не получил никакого воспитания, рос как трава – а граф же, – то ожидать от него обычного обывательского отношения к жене не приходится. Он был раб собственных страстей. Слабый характером человек, от природы талантливый во всем, избалованный обстоятельствами и рано ставший известным, да ещё француз. И брак его был несчастьем всей его недолгой жизни. Хотя оба клялись в вечной любви.
Если бы я стал известным не после 60, а после 25, неизвестно, как бы при моем слабом характере сложилась жизнь. Так что мне повезло хотя бы в том, что характер к 60 годам уже худо–бедно сложился, а страсти увяли под гнётом здравого смысла.
И вот тогда я стал знаменит! Ох, как я стал знаменит! В узком кругу любителей авиации.
Да уж. И ещё и упрямый дед. Я не признаю этого «Черного квадрата». И не считаю страшно гениальным произведение «Маленький принц». И от «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» не в восторге. И Ахматовой с Мандельштамом не понимаю. Я имею свое, отличное от массы горожан мнение. Но сильно его не афиширую. У меня свой вкус.
Главное – не поддаться всеобщей экзальтации перед штампами. Чувствуешь, что опус не берет за душу, не воспринимается, хотя кругом фон всеобщего ему поклонения, – не бойся сказать себе, что король голый. Не ты дурак, и не ты тупой, и не ты невосприимчивый, – а просто король голый. Такое – бывает, и гораздо чаще, чем люди думают. А то, что вокруг опуса воют фанаты, так их родители были так воспитаны дедами–прадедами, и это отложилось уже в их генах. А ты добивался всего своим собственным разумом, опираясь на вечные истины классики.
Если в классике я ещё скован столетними традициями разложенных по полочкам оценок, то уж в современном искусстве могу себе позволить свое мнение иметь. Не нравится вещь – могу прямо об этом сказать, и все. И уж, во всяком случае, не поддаваться моде. Моду надо отметать напрочь, априори. Мода – порождение города и, в общем, зло, нивелирующее мышление индивидуума. Мода на Пикассо, Дали, а паче этого сермяжного… как его… ну, из‑за бугра к нам в сапогах и картузе изредка наезжает, русский современный художник… ага, Шемякин. Пошел он в зад. Короче, мода модой, а мазня есть мазня. А должно за сердце брать.