Слушал по радио интервью кого‑то с кем‑то, и промелькнули слова, наводящие меня на одну интересную мысль. Разговор шел о нашем современном кино: для кого оно делается, на чей вкус рассчитано, кто нынче определяет вкусы общества и т. п.
Этот режиссер сказал, что российское кино ориентируется на современную городскую молодежь, в основном, Москвы и Питера. То есть, получается: каких‑то пять миллионов человек определяют направление целой отрасли искусства в России.
Так ведь и мои книги востребованы именно этой группой населения, которая, кстати, вовсе не одержима страстью летать. Одержимы‑то, в основном, провинциалы. Но читается и обсуждается моя проза именно москвичами и питерцами, а значит, людьми, далёкими от проблем страны.
Я к тому это, чтобы не особо метать бисер. Все эти радзиховичи и архангельские, формирующие и направляющие поток мысли столичной молодежи, далеки от проблем ездовых псов. Мало того: правителям выгодно формировать и направлять поток в направлении Трубы. Сейчас, кстати, президент мотается по саммитам и надувает щеки. Попутно пообещал закупить у барака партию «Боингов», так, мелочевка, 50 штук. Наш авиапром такое количество ниасилит и за пять лет.
Так что, Вася, сворачивайся. Твои дневники используются утилитарно: вот, видите, как мы жили? А теперь у нас Труба, и айфоны 4–го поколения, и ЕГЭ, и гей–парады, и вы, ребята, продвинутая московская молодежь, делайте выводы.
Снова и снова наслаждаюсь прекрасной оркестровкой Минкова «Не отрекаются любя». Тогда такие песни были не в редкость; нынче, услышав приличную оркестровку, уже за одно это прощаешь песне все недостатки. В основном же, 99 процентов, идёт вал примитивного шума и ещё более примитивного текста; о смысле же песни и разговора нет: все сто процентов означают простое, вульгарное желание тела.
Летчик Леха в своем ЖЖ поведал, что пока сидит на земле, пристроился от скуки к Алексею Гервашу, который всех желающих лечит от аэрофобии тренажером Б-737; Леха там теперь вроде внештатного пилота–инструктора. Приходят разные люди: и симмеры, и посторонние, и подростки. Летают лучше всего пацаны 10–12 лет и молодые женщины: они внимательно слушают и старательно исполняют. Хуже всего обстоят дела с гнущими пальцы симмерами: понтов много, а как доходит до дела, лишние знания начинают им мешать, и они путаются в собственных яйцах.
Так что симмеры, которых я уверенно приручил пресловутой главой своей книги, – в общем‑то, не оправдывают моих надежд. Но я, собственно, писал о них как о новом явлении, в котором можно уловить тенденцию и из которого авиация может извлечь какую‑то пользу. Она и извлекла, в лице Дениса, Кости, Димки, Олега, Игоря, Макса. Но 99 процентов симмерского народа есть просто компьютерные геймеры с авиационным уклоном, которым не столько хочется летать на реальном самолете, сколько нравится гнуть пальцы в определенных кругах.
Вообще, все больше разочарований на старости, все меньше эйфории и надежд; романтика слетела напрочь, а на её место уверенно вышел цинизм старого профи. Авиацию я теперь воспринимаю именно так: через сарказм цинизма. Новая авиация, с её технологиями, законами, средствами, отношениями, – меня не привлекает. Самое точное определение моего нынешнего отношения к ней определяется словами: «Ну–ну…»
Конечно, я не позволю себе вынести это отношение на публику, буду поддакивать, а лучше промолчу. Я свое уже сказал.
Как я был наивен, невежествен и глуп десять лет назад! Но, правда, был искренен. И сколько тогда ещё бушевало во мне радости бытия!
Теперь же я обрюзг душой. Все линии жизни, все восторги, надежды, планы и задумки переплелись, перепутались теперь в густую сеть, спрессовались и образуют воронку пресловутого туннеля, в конце которого тьма.
Доживать в эпоху радикальных перемен надо спокойно, устранившись от житейской, а паче общественной суеты и опираясь на вечные, незыблемые ценности. Надо отваживать от себя все поползновения читателей–почитателей. Уже мне в почтовый ящик заглядывать не хочется: там тревоги. Я теперь побаиваюсь писем.
И надо помнить, помнить, помнить: старики болтливы, внутри у них пружина словесного поноса сжата и только и ждёт спуска. Надо избегать коллизий, когда от меня потребуется слово. И уж если говорить, то кратко. Лучше недосказанность, чем безудержное стремление вывалить слушателю как можно больше информации.