Я бы хотел просто издать книгу, без правки, без эпатажа, отдав права на нее на год. Мало будет – продлить ещё на год. Так ещё можно работать. Но это несбыточно.
Внутри себя я сейчас не чувствую никаких задумок, и вряд ли меня хватит на большее, чем литературно–художественные мемуары. Отдам права на книгу, успокоюсь до того времени, как кончится первый договор с Эксмо на «Раздумья», а это ждать ещё больше года; да не забыть осенью предупредить их, что продлять его дальше не буду.
И ещё гложет то, что я – уже не начинающий, уже изданный, и не раз, автор, – не могу пристроить повесть, как мне кажется, превосходящую предыдущие мои книги по уровню художественного мастерства.
Обидно и за эксмовский уровень оформления моих книг, и за их дурацкие названия.
Я широко известен в узких кругах, а хотелось бы, чтобы меня знали издательства, и вообще, чтобы читатели знали, что существует русский летчик–писатель, который пишет об авиации так, как ещё никто не писал.
Вот это «ещё никто не писал» так и подъелдыкивает изнутри. Хорошо ли, плохо ли, но так, действительно, никто до меня не писал. Хочется хорошего редактора и хорошей критики. Монополия жабой давит: я один такой!
Причем, я не прыгаю в глаза, а просто объективно отдаю отчет. Да по уму, знай об этом моем положении хороший редактор, – он ухватится за шанс! Они в интервью все говорят, что мечта редактора – найти хорошего автора.
А я – хороший? Это я для себя хороший, а пиплу подавай иронию, юмор, смехуёчки, детективы, прыгалки–стрелялки, гламур, фэнтези – короче, отдых от проблем жизни. А я, такой хороший, пихаю им тревоги, страхи и разочарования.
Что ж: мне выпало писать в такое вот безвременье. Может, потом, со временем, признают меня.
А что – хочется славы при жизни?
Нет, скорее – признания, и я успокоюсь. Мне важно, чтобы имя мое утвердилось.
А редактору важно прокормить семью, это его бизнес.
А читатели хором поют мне: «читается на одном дыхании!»
Но это не все читатели, а только тот самый, узкий круг, в котором мое имя раскручено, – моя аудитория. Хотя, попади моя книга в читательские руки за пределами круга – он только расширится.
Редакторы, оказывается, заинтересованы в самопиаре автора, и, предлагая им книгу, необходимо кратко и ясно дать им это понять.
Залез на сайт, где выложил свои произведения. Кто меня почитывает там? Одно молодое еврейство. Они же там и пишут, о своем: израильском, эмигрантском, арбатском, чуждом для меня. И я им чужд: рецензий на мои опусы нет.
Вчера спорили с Надей насчет моего презрения к паксам. Она, такой же пакс, справедливо возмущается моей кастовостью. Я попытался объяснить Наде, за что не люблю современного пассажира: за то, что он в массе своей – быдло. Раньше пассажир был нормальный человек, в полете не пил (а летали десятки миллионов!), значит, доверял мне. А сейчас мало того что нажирается каждый третий, так ещё и в спину пинают ямщика. Быдло и есть. Быдло нынче при деньгах, оттеснило нормальных людей и прет массой.
А разговор пошел от требования редакции уделить больше внимания переживаниям пассажиров. Да я не знаю, какие они, эти переживания. Я только могу предполагать. Те же, кто пишет о переживаниях пакса, – сами паксы. А я – Капитан. Я всю жизнь о них заботился, а в старости получаю плевки. И не хочу я вникать в их страхи. Зато я могу им всем показать страх пилота, о котором они только догадываются. И так написать могу я один. Нечего стесняться.
Те сомнения, что мне в свое время открывали знающие люди, – выкладывать или нет свои опусы в интернет, – теперь рассеялись как дым. Я сделал очередной самостоятельный верный шаг – и не прогадал. Не прошло и четырех лет, вернее, аккурат четыре года, как я в интернете, – а сколько это повлекло событий!
Скучная жизнь пенсионера… Ага.
За бортом моросит, и не хочется идти на почту за пенсией. Я все‑таки убежденный домосед. Сижу, цепляюсь за мемуары, правлю главу. Можно уже и Наде показать. А спешить – вообще никуда не надо. Не жизнь, а каторга.
Прочитал вот статью Горького «Как я учился писать». Все‑таки, великий человек, талантливейший самородок, выдающийся ум. Если отбросить идеологию, то много можно почерпнуть в ремесле. Он умел найти и выделить главное во всем. Очень наблюдательный.
Вечером всучил Наде три главы новых мемуаров. Приняла в штыки: вот – оскорбил защитников природы; вот – много пафоса, прилагательных; это будет неинтересно, экшена мало.
Ничего, я исправлю. Главное, чтобы она участвовала. Она создает необходимое сопротивление материала. И как ей ни неприятно вообще мое занятие литературой, я её к этому все равно приучу.