Что же он делал? Маски. Самые разные - от золотых, под древний Египет, нефритовых, под майя, и до полупрозрачных агатовых, которые так чудесно подходили к костюмам венецианского карнавала. Старик хотел делать их неповторимыми, уникальными. Над каждой он работал не один месяц - вспоминая свои лучшие творения, пытался откопать в прошлом тот неповторимый шарм, строгую мощь, которую теперь копировали его ученики.
Из прошлого вдохновения можно извлечь только ностальгию. И новые вещи казались старику какими-то не такими - слишком аляповатыми или слишком безликими, перегруженными украшениями или похожими на простые отливки. Была, правда, у него одна задумка, идея осеннего патриарха: он вставлял в маски электронику. Такое делали и раньше, но микросхемы всегда считались чем-то проходящим и несовместимым с холодной вечностью самоцветов - сотовые телефоны цепляли к маскам из пластика. Хозяин особняка, начинавший работать в каморке вообще без телефона, и потерявший от этого кучу времени и денег, желал поломать этот обычай. Потому делал электронику съемной - в сплетениях драгоценностей были оставлены гнезда под очередной стандарт аппаратов. Единственное, что оставалось неизменным: оптическое волокно - благодаря ему маске теперь не нужны были прорези для глаз и туда можно было вставлять лучшие самоцветы.
Старик постоянно пытался заняться чем-то еще - рисовать картины или оформлять интерьеры - но все остальные увлечения были мимолетны и другой работы, которая бы спасала его от гложущего ощущения пустоты и одиночества, непрерывного предчувствия смерти, у него просто не было. А так он отвлекался и часа через два уже не замечал прозрачной загородки, манипуляторов и экранов. Им овладевала иллюзия, ему казалось, что он сам гранит камни, делает оправы, чеканит серебро и льет золото, все прошлые работы будто вставали перед ним. Его хриплое карканье становилось почти нечленораздельным, лишившиеся ресниц глаза горели, из угла рта начинала течь слюна, а голова тряслась, как у старой клячи. И тут из-за его спины высовывалась рука сиделки с платком, и осторожно промакивала подбородок - он этого не замечал.
Лишь к позднему, почти вечернему обеду, хозяин уставал, постепенно замолкал и давал себе напомнить, что ему вредно переутомляться. Он закрывал глаза, свет за прозрачными панелями гас, и несколько минут полной темноты были ему отдыхом. Потом старик с натугой вставал и, не переодевшись, молча шел обедать. Диетические, безвредные для здоровья блюда, он проглатывал почти безразлично и ложился на свой любимый диван - читать биржевые сводки, экономические прогнозы и обозрения кулуарных сплетней. Бывший глава корпорации читал их с неизменным вниманием, пытаясь угадать, что кроется за очередным скандалом или покупкой. Здесь его предположения не показались бы постороннему наблюдателю такими убогими - он, конечно, не знал очередных интриг, не говорил с новыми людьми, но механизмы рынка за время его отсутствия не изменились.
Вечера бывали разные. Старику хотелось общества, настоящих споров и выступлений. Он хотел, как раньше, слышать гул толпы и бросать в нее слова, хотел приказывать людям, а не бездушным презираемым механизмам. Но у него был ограничитель - это своеобразное чувство гордости. Тех сил, голоса, харизмы, что позволяли ему раньше завораживать людей своими речами, у него уже не было, а подходящую аудиторию, которая примет воспоминания старика, не вдруг встретишь. Где-нибудь в опере не порассуждаешь об игре цветов аквамаринов или топазов. Бывший глава корпорации не хотел, чтобы его слова уподобляли блеянию старого козла.
Потому выставки и конференции были для бывшего главы корпорации редким праздником, на котором можно было отдохнуть душой.
Если этого не было - хозяин особняка развлекался. Какие утехи могут быть у старика? Общение, которому ему не хватало, электронным призраком являлось в комнаты. Мелодии вальсов, шелест пуантов и аплодисменты партсобраний, трамвайные звонки и площадной гул - он любил сидеть среди всего этого гама и надиктовывать мемуары. Иногда он смотрел фильм. Любимым сериалом старик не обзавелся, а виртуальность презирал - она казалось ему покушением на разум, шагом в безумие.
Но вся эта акустическая суета, все показное веселье звуков, не могло вытравить того отвратительного чувства конца, что разлилось по комнатам, расползлось по самым мелким щелям особняка. Старик ощущал его кожей, больной печенью и склеротическими сосудами.
От него было только одно лекарство - возвращение.
Планы эти никогда не покидали стариковского мозга. Вначале, когда самоцветный букет у его бюста еще был диковинкой, он мечтал основать новую фирму и составить конкуренцию своему собственному порождению. Однако, через год он понял, что у него просто не хватит сил и денег. Старик умерил аппетиты и стал мечтать о небольшом предприятии, которое прочно утвердиться в маленьком сегменте рынка. Он месяцами перебирал такие изолированные области, вроде разработок чароита в Сибири, огранке искусственного опала или кунцита. Даже примеривался к импорту танзанита. Когда он был почти готов его разбил первый инсульт.
Приходил он в себя долго, и мечта усохла до собственной лавочки, где будут продавать его же изделия. Родная корпорация был всегда готова на корню скупить все его поделки, не придираясь к огрехам и щедро заплатив. Но старик ни разу не видел, чтобы эти вещи шли в продажу или хотя бы на выставку. Потому уже которую зиму он накапливал маски в сейфах особняка.
Главная проблема была в их продаже. Но разум, пусть даже усыхающий, может решить и ее. На одном из симпозиумов, кажется по проблеме разработки и сбыта халцедона, старик подошел к представителю конкурентов. Некая фирма, базировавшаяся в Нидерландах, желала пробиться на рынок. Ее представитель никак не мог взять в толк, почему бывший глава корпорации так настойчиво говорил с ним о рыночных перспективах крупных изделий из этого самого минерала. Зато это отлично поняли в родной фирме - там прекрасно знали о том, на какое изделие пошел тот большой желвак розового сердолика, что выкупил бывший директор.
На следующее утро юноша-андроид, помешивавший кофе, сказал хозяину, что на прием записался один из его учеников.
- Проси, - голос старика был почти безразличен.
В гостиную вошел полноватый широкоплечий человек с печальными зелеными глазами. Старик с трудом вспомнил его - старательный, но без душевного порыва ремесленник, так он определял его в годы ученичества. Кажется, это был один из последних курсов, что он вел.
- Доброе утро, - гость рассыпался в приветствиях.
- Какое уж там доброе, - перебил его хозяин, - Садись. Чего пришел?
- Дело есть, - бывший ученик сбросил маску льстивого посетителя и его лицо, расплывшееся и добродушное, вмиг подобралось, будто под кожу вставили стальные штыри.
- Неужели?
- Затевается комбинация?
- Какая комбинация? - недовольный сарказм старика произвел на ученика немного отталкивающее впечатление.
- Вы желаете продать свои изделия нашим конкурентам?
Хозяин молчал несколько секунд, и лицо его сделалось очень печальным.
- Значит, все-таки подслушиваете. И не стыдно?
Это был давно рассчитанный ход, и ученик немного смутился.