«Вот черт, — покачал головой Фомичев, — учат их, этих приблатненных, коммуникабельности, что ли?» Он с любопытством изучал пассажиров. До чего разные. Мелковеснушчатый, с бегающими глазами Заикин; томно смеющаяся певица; снисходительно, не разжимая губ, улыбающийся гитарист, нежно обнимающий талию своего хрупкого инструмента; мирно дремлющие, отработавшие трубач и саксофонист; две остальные певицы, молча, но с неодобрением наблюдающие за своей подругой, увлеченной фокусами Заикина… И четырнадцать человек с Подбазы. Впрочем, Подбаза — перевалочный пункт. Скорее всего, все они с разных буровых, просто оказались там в ожидании вертолета. И одна девушка среди четырнадцати. Где-то Фомичев ее видел. Может, на Подбазе, а может, в поселке. Собственно, все четырнадцать ничем не отличались от буровиков со Сто семнадцатой. Точно так же одеты, выражения лиц точно такие же. Но поскольку все-таки чужие — воспринимались с большим интересом. Если по часовой стрелке начать, вон с этого, что сидит напротив… Золотистые, неделю не мытые лохмы, перебитый нос. Зеленая штормовка на нем, резиновые сапоги… Дальше — длинные черные волосы, усы, борода, горящие глаза Че Гевары. Такая же штормовка, такие же сапоги… Третий — юноша с красивым, изнеженным лицом. Брови, ресницы — словно китайской тушью нарисованы. Форма одежды та же. Листает книгу. Вяло, неохотно. Девушка… Да, определенно Фомичев ее где-то видел. С детскими, розовыми губами. Бледно-голубые глаза. Пятый — с небольшой рыжей бородкой, нос закругленный, висит. Шепчет что-то с закрытыми глазами. Стихи вспоминает? Молится? Следующий пиджак с поднятым воротником, под ним свитер с разноцветными зигзагами, черты лица резкие, рубленые, смотрит в иллюминатор. Рядом — очкарик, смотрит в тот же иллюминатор, но робко, украдкой, словно в чужой иллюминатор смотрит, куда посторонним смотреть не полагается. Восьмой — Буратино вылитый, в колпаке с кисточкой. Дальше некто в зеленой велюровой шляпе и ватнике. Бюрократ тундровый. Встретился с Фомичевым взглядом и административно нахмурился. Дальше малый в заячьей ушанке. Одиннадцатый — курчавый, с бездумно вытаращенными глазами. Двенадцатый — в очках, но парень крепкий. Тринадцатый… Несчастливое число. Старик какой-то. В ушанке, черноглазый, с глубокими черными морщинами. Что-то загадочное в нем есть. На гипнотизера похож. И наконец — четырнадцатый, личность в берете и темных очках. Инженерской внешности. Что такое? Пятнадцатый?.. Провели Фаиза Наримановича. Пятнадцать человек на Подбазе влезло, а не четырнадцать. Ну, жох, видно, парень! Вроде Заикина, видно. А с виду — вполне… Коробка шахматная под мышкой. Глубоко задумался… И еще одного, кроме перечисленных, краем глаза время от времени изучал Фомичев, сидящего рядом Гогуа. Володя Гогуа улыбался…
Володе Гогуа вспоминалась маленькая каменная крепость, замок вспоминался, состоящий из двух остроконечных башен. В незапамятные времена они, эти башни, выстроены были на обрывистом берегу моря, в скалах. Внутри башен в скупом, льющемся из узких бойниц свете поблескивали стеклом несколько стендов. Ржавые, крошащиеся при неосторожном обращении с ними наконечники стрел веером лежали под стеклом; оспой времени были изъедены лезвия мечей, кинжалов и длинные, воронкой расширяющиеся к концу дула допотопных ружей. Продав через одну из бойниц немногочисленным желающим посетить музей билеты, Гогуа отпирал скрипучую железную дверь, впускал посетителей, предварительно отобрав у них билеты, затем вел их за собой от стенда к стенду. Посещали музей почему-то одни женщины и девушки из соседних домов отдыха, туристического лагеря «Волна» и кардиологического санатория «Горный источник». Загорелые, в легких пляжных платьях и резиновых сандалиях-шлепках, они в торжественной атмосфере музея, в прохладе его и полусвете невольно притихали и внимательно слушали сообщение Гогуа о древнем оружии местных горцев. Только иногда они шепотом, на ухо, что-то друг дружке говорили и, едва сдерживая смех, отводили от экскурсовода взгляды. Некоторые из них приходили в музей по нескольку раз. А одна — худенькая, но высокая, в белых джинсах — ходила каждый день. Сначала он предположил, что этих нескольких, а в особенности ту, что в белых джинсах, по всей вероятности, глубоко интересует история оружия. А что? Бывали ведь и женщины-богатырши некогда. Что же касается нынешних… Эта худенькая явно не смогла бы заменить в боевом строю мужчину, особенно — настоящего, но зато собой хороша, красавица…