На свадьбе мы танцевали медленный танец.
Но я никогда не думал, что она была милой.
В девятнадцать лет я уже знал, что ей суждено стать моей женой. Когда я танцевал с девятилетней Спэроу, все, что я чувствовал — это гнев. В основном на себя.
Сейчас главное то, что она купилась на эти слова, и она начинала ломаться. Лучи света пробивались сквозь ее защитные стены. Хотя мне нравилось их тепло, я старался не давать ей слишком много надежды. Мы не были настоящей парой, и это была не любовная история.
Официант проводил нас к лучшему столику в ресторане. Моя жена смотрела на помещение широко раскрытыми глазами, и я знал почему. До меня она едва ли могла позволить себе такую трапезу. Теперь она смотрела на стену, отделяющую медный бар от бронзовых бетонных столов. Черт, одно только освещение здесь стоило больше, чем годовая зарплата ее отца.
Люди вертели головами в нашу сторону, вполголоса сплетничая. Они пожирали ее взглядами, следя за ее шаткими шагами, словно за этими невинными зелеными глазами и красными волосами скрывалась какая-то тайна.
Я выпрямился во весь рост, возвышаясь почти на фут над моей женой, ведя ее к нашим местам.
— Все смотрят на нас. И говорят, — сказала она тихим голосом.
— А тебе не все равно?
Она помедлила, глядя на высокие каблуки, на которых покачивалась, потом решительно подняла голову.
— Нет.
— Хорошо, потому что мнения — как задницы. У всех есть, и они воняют.
— Ну, это только твое мнение, — она выдавила улыбку.
Я сдержал усмешку, не так сильно раздражаясь, что меня видели с ней.
Рыжик проболталась, чего она хочет от меня, пока мы потягивали Кир Рояль. У меня было такое чувство, что если бы она знала, что один коктейль стоит 125 долларов, она бы не выпила три подряд, чтобы набраться смелости и спросить меня, можно ли ей работать в Руж Бис.
Отчасти мне это в ней нравилось. Она не была особенно заинтересована или впечатлена моими деньгами, хотя у нее их не было. Это показывало характер. Или глупость. Впрочем, я склонялся к первому варианту.
Я сжал свой стакан и притворился, будто не узнал об этом прошлой ночью, когда просматривал ее сообщения. Я осматривал ресторан, пока она болтала, пытаясь подать себя как ценного работника.
Она села напротив меня, постукивая ногой под столом и наблюдая за моей реакцией. Она была так поглощена попытками понять, о чем я думаю, что почти не обращала внимания на то, как люди все еще глазели на нас.
— Значит, хочешь здесь работать? — я сложил руки на затылке и откинулся назад, когда она наконец замолчала, чтобы перевести дыхание.
Я не испытывал отвращения к этой идее. Может быть, если бы она работала здесь, то не терзала бы мои гребаные нервы всякий раз, когда мы оба были под одной крышей.
Она кивнула.
— Я сделаю все, что угодно. Я не против начать с самого низа, — она нервно откашлялась. — Я работала поваром в закусочной. Может быть, это звучит не очень, но я могу мыть посуду или работать официанткой или…
Она снова что-то бормотала. Подняв руку, я прервал поток слов.
— Давай будем честны. Какого хрена ты думаешь, что достаточно хороша для самого лучшего места в Бостоне?
Ее лицо вытянулось. На секунду мне стало почти жаль ее за то, что она вышла замуж за такого ублюдка, как я, но потом я вспомнил, что она лишь головная боль, которую я унаследовал от своего старика.
Она расправила плечи и глубоко вздохнула.
— Я отлично готовлю, Трой. Попробуй, — бросила она вызов, называя меня по имени.
Она делала это только тогда, когда пыталась быть милой, что случалось нечасто. Ее глаза были почти умоляющими, но ее тон дал мне понять, что она не собирается умолять.
Я изогнул губы в медленной улыбке. Этот намек на борьбу снова вспыхнул в ее глазах, танцуя как пламя. Я встал и протянул ей руку.
— Что ты делаешь? — она выглядела немного смущенной.
— Хочу посмотреть, сдержите ли вы свое слово, Миссис Бреннан.
Я повел ее в заднюю часть ресторана, уверенным шагом ворвавшись в распахнутые двойные двери. Как только я вошел в суматошную кухню, шум и суета прекратились. Все замолчали, перекрикивая шум посуды. Персонал, бегавший от одной станции к другой, остановился и уставился на меня. Рты открылись, тарелки грохнулись на пол, а глаза расширились.
Черт, можно подумать, что я вошел туда с заряженной гранатой, а не с испуганной цыпочкой.