Поэтому Варешка ушел по меньшей мере за час, до того момента, как Толя Куломзин появился на пороге «Фантазии». Артист! Талантище! Ему бы в Императорском Большом театре, что прямо напротив Мариинского, актерствовать! Потеющий, тяжело отдувающийся и утирающий мокрое лицо огромным ярким платком, несколько неопрятный господин подсел на минуту за мой столик. Извинился за невольное вторжение, посетовал на засилье «понаехавших» и попросил разрешения занять свободный стул. Выслушал ответные мои извинения и заявление, что место хранится для друга, коей должен появиться уже с минуты на минуту. Встал, откланялся и вышел из ресторации. Все.
Ах. Ну да! Еще свернутая в трубочку записка, которую он умудрился закатить практически не под руку. Я же говорю: талантище! Ниньдзя!
В послании значилось:
«Пожар случился второго февраля, в пять часов пополуночи».
То есть — завтра. Однако же лавры русского Нострадамуса Иринею Михайловичу не грозили.
Тут придется-таки сделать некое отступление от основной линии повествования, с тем, чтоб рассказать о давно готовящемся небольшом преступлении, результатом которого станет выведение на чистую воду злодея и лихоимца куда как значительнее. И для этого мне нужно будет рассказать о купцах.
Конечно, с началом железнодорожного строительства, в Империи стало более не зазорно для дворян участвовать, капиталами ли, личным ли участием, в торгово-промышленных предприятиях. Даже Великие князья не гнушались теперь получать «благодарность» за попечение о благополучном начале строительства новой чугунной дороги или завода акциями этих самых новостроек. Я лично, сам пик всеобщей, почти безумной, гонки за ценными бумагами, просидел в своей ненаглядной Сибири. Однако же, стараниями уважаемого господина Семенова, из статистических таблиц и выкладок, могу себе представить размеры акционерного бума. Если в шестьдесят первом в Державе было всего лишь три или четыре десятка акционерных обществ с совокупным капиталом миллионов в сорок. То к семьдесят второму, когда бум как-то сам собой растворился в зыбучих песках охватившего всю Европу кризиса, в архиве МинФина хранилось уже более полутора тысяч уставов. И на счетах этих «новорожденных» было не менее двух миллиардов рублей. Три годовых бюджета Империи, между прочим!
Деньги в инфраструктурные проекты и промышленность были влиты немалые. Богатства, прежде сберегаемые в укромных тайниках столичных особняков, на счетах иностранных банков или в банальных кубышках, укрытых в купеческих хоромах за образами, вдруг, словно гигантская инъекция, были влиты в вялую российскую экономику. И все вокруг зашевелилось. Забегало и засуетилось. В модных салонах ныне обсуждали не высокое «до» заезжей итальянской певички, а прожекты, способные принести ловкому инвестору до двухсот процентов прибыли.
Названия заводов и их владельцев были у всех на слуху. Железнодорожные подрядчики были куда как известнее композиторов. Бедному Бенардаки, по улицам Петербурга нельзя было пройти, чтоб не нарваться на восторг совершенно ему незнакомых людей. А он всего-то «открыл» — с позволения Государя и следуя подробной мной начерченной карте — золотые россыпи в Бадайбо…
Страна менялась. Лишь одно оставалось неизменным — презрение дворян к купеческому сословию. У негоциантов и банкиров охотно одалживали, принимали от них подарки и знаки внимания, но чтоб, например, жениться на купеческой дочке — это уже прямо-таки исключительные, единичные случаи. Тут уж либо Большая Любовь, либо полное обнищание, когда богатое приданное — единственный выход. Даже небезызвестный миллионщик Штиглиц, иногда кредитовавший, ни много не мало — бюджет Российской Империи, так настоящим, признанным в обществе, аристократом так и не стал. Не смотря на жалованный баронский титул и неустанные труды на ниве технического образования. «Ростовщик, — морщил губы молоденький прапорщик, выходец из какой-то обнищавшей княжеской фамилии. — Такой титул может купить».
Крестьяне, ремесленники, да даже половые в кабаках или проститутки с панелей Невского — пользовались повышенным вниманием высшего сословия. О них заботились, им в помощь устраивались благотворительные аукционы. Бесплатные больницы и приюты. Купцы же были настоящими париями. Отверженными. Прохиндеями, ловкачами и ворами уже в силу принадлежности к торговому сословию.