— Никогда не задумывался об этом в таком ключе, — признался я. — Но дав этот обет, я естественным образом стал разменной монетой в политике Ее Величества. Отказаться от клятвы, предать, перейти на иную сторону, какой бы она не была, ныне не позволит мне честь.
— Да-да, — полыхнул огнем в глазах Куломзин. — Именно так. Как всякий благородный человек…
— Ты мне льстишь, — отмахнулся я. — А что касается грозящим мне напастям … Дорогой мой Анатолий Николаевич, не подвергаешь ли ты опасности себя, встречаясь со мной в этом месте. Скажут, будто бы мы стакнулись…
— А если и так? Если и сговаривались? Прими же, Герман, мои обеты во всем быть тебе соратником и помощником. И слово дворянина тому порукой!
— Благодарю, — искренне обрадовался я. — По нынешним временам это дорогого стоит! Если же дело сие обернется так, что нам с тобой придется покинуть государеву службу, поверь, в России множество мест, куда можно еще приложить руки.
— Я никогда в том не сомневался, — улыбнулся тот. — Однако же не верю, что вездесущий Лерхе ныне опустит руки. Доносилось до меня, будто бы тебя называют вторым Сперанским, а Михаил Михайлович был известен светлым умом иредкостной изворотливостью. Что и ты сам не раз сие выказывал, и за которые ценил тебя покойный Государь. Думаю, не ошибусь, если скажу что у тебя давно готов план, как и тут обратить обстоятельства к своей пользе.
— Конечно, — вынужден был признаться я. — План имеется. Но ты же понимаешь, что все будет зависеть от того, каким именно образом они решат мою судьбу. Останусь ли я на службе, или буду вынужден просить отставки? И если останусь, то какое именно место мне уготовлено?
— Ха-ха! Именно так! Именно так. Но я прав! На милость победителя ты сдаваться не намерен. И думается мне, кое-кто еще сильно пожалеет о предвзятом к тебе отношении. А я в том тебе первый помощник!
— Ты, здравый смысл и много-много денег, — добавил я, веселясь. — Будем считать, что Сила с Правдой, на нашей стороне.
Плана не было. Даже наметок плана не могло появиться, пока в стране шло время безвластия. Слишком многое зависело не от меня, чтоб можно было что-либо замышлять. Но делиться своей растерянностью с, решившимся обозначить свою позицию, другом я конечно не стал.
На том наша «тайная» встреча в ресторации с глупым названием — «Фантазия», в общем-то, и закончилась. Куломзин заторопился в канцелярию, а у меня на тот день было назначено еще несколько встреч. В том числе и очень важная — с представителями Московского отделения Торгово-Промышленной палаты.
Дни текли мимо тревожно-серой чередой. Как я уже рассказывал, сгорела паровая мельница на Обводном канале. Редакции газет получили заранее нами приготовленные письма, выражающие официальное отношение правительства к вскрытым следователями фактам. Мутное, застоявшееся болото отечественных негоциантов всколыхнулось, осознав наконец, что никакие связи или капиталы не уберегут более от суровой руки Закона. А вот на высший свет арест Овсянникова не произвел никакого впечатления. Знаковое событие вельможи сочли обыкновенной для черни мышиной возней.
Через неделю после Сретенья в столицу прибыл долгожданный Великий князь Алексей. Явление строителя военно-морской базы на дальней Мурманской стороне сопровождалось небольшим курьезом, послужившим, к счастью, мне на пользу. Дело в том, что слабо знакомый с принятыми в Зимнем традициями, возница высадил своего высокородного пассажира не у Салтыковского подъезда дворца, а у Комендантского, предназначенного для прибывающих ко двору военных. И князь около получаса в нерешительности «прогуливался» возле, не в силах решить, чем вызван такой выбор. То ли это знак, подаваемый ему хозяевами Зимнего, и следует смириться. То ли — провокация, и он должен устроить скандал, потребовав уважения.
И все долгие тридцать минут за метаниями Алексея Александровича, через высокие окна наблюдали сотни людей. Пока слух о случившемся по вине идиота-кучера Non comme il faut не докатился до моего кабинета, и я не поспешил на выручку.
— Какие нынче погоды чудесные, Ваше императорское высочество, — нахально подхватывая Великого князя под локоть и увлекая к Салтыковским воротам, громко воскликнул я. С запада дул сильный пронизывающий до костей сырой ветер. Редкие влажные, напоминающие брызги слюны, снежинки неслись над землей, словно малюсенькие посланцы Провидения, выражающего таким образом отношение к замерзающему на берегах Невы городу. Хорошей погодой эту мерзость мог назвать только записной оптимист.
— Вам, должно быть привычны северные холода, — продолжал тащить я князя Алексея. — А вот мы отвыкли уже…