Ну, ладно сейчас. У Константина Николаевича вторая семья образовалась, и дети народились. Их ведь тоже обеспечить надобно. Они, как официальные дети, из казны по гроб жизни кормиться не смогут. Но раньше-то куда? Я роспись доходов и расходов императорской семьи видел. Так там на нужды Константина по двести сорок тысяч рублей серебром в год выделяется. По нынешним временам — невероятно большая сумма. Мы с Наденькой не больше тридцати на себя тратим.
Конечно, все проблемы от жуткого, громоздкого и устаревшего законодательства. Как приняли при Александре I закон об учреждении акционерных обществ, так им до сих пор и пользуются. Все вроде четко прописано: что, куда, когда и кто. Один только затык — окончательная виза. Сам не слышал, врать не буду. От людей не раз слышал, о том, как Александр Освободитель сетовал, что вот де, приходится вникать во все эти торгашеские исхищрения. И отказать, дескать, никак не возможно. Очень важные и нужные люди за дело лично просить приходили…
Вот и весь закон. И понятно, почему такая пробка «на выходе» образовывается. Все дело в том, что уложение от одна тысяча восемьсот тридцать шестого года, не утверждало прямо, но давало понять, что каждый принятый и подписанный Государем Устав акционерного общества — это, ни что иное, как сепаратный закон. Ужас! Каждый устав — закон! Представляю затруднение, с которым столкнулся мой император и друг Никса, когда было необходимо что-то решать с Аляской. Русская Американская компания ведь тоже акционерное общество, и получалось так, что императорской фамилии нужно было нарушать свой собственный, подписанный предком, закон!
Кстати говоря, если со стороны государства устав — это закон, то акционеры — это отнюдь не владельцы долей в собственности. Вот так вот! Они — участники сделки по слиянию капиталов, и не более того. Совет акционеров совсем не высший орган управления, а только совещательный, и голосуют акционеры не по количеству акций в одних руках, а кому как Бог на душу положит. В одном уставе читал: десять акций — один голос, пятьдесят — два, а сто — три. Можно иметь контрольный — больше половины — пакет, и быть всего лишь слушателем на собрании, и не иметь ни какого права даже директора сменить.
И вот теперь, как бы из благих намерений, Регентский Совет передает весь этот «багаж» мне. Вроде как: ныл, что пора закон менять? Теперь сам с этим разбирайся! Едрешкин корень! И время-то подобрали как «удачно» — все на каникулах, и до осени дело ни на вершок с мертвой точки не сдвинется. А ведь там и нужно-то было всего пара-тройка недель напряженного труда. Не так в написании собственно закона — что там его писать, если достаточно будет поднять из архива, и поправить один из уже предлагавшихся вариантов? — как в суете согласований.
Но и это решаемо. Плавали — знаем. Однажды, мы с Николаем Вторым, устав от миллиона с хвостиком замечаний от министерств и ведомств: «в ответ на ваш запрос, спешим уведомить», просто собрали всех ответственных чинов в одном помещении, и предложили высказать все прямо глядя в лицо авторам проекта. Конечно, в присутствии Государя, никто так и не решился на какие-либо серьезные правки, и нужные подписи на документе мы получили в тот же день. На будущее, министры, сообразив, что теперь больше не достаточно изображать бурную деятельность, засыпая первого министра и его канцелярию ворохом никчемных бумажек, стали правки в прожекты делать строго по существу вопроса. А, если кто будет плохо себя вести, отставлю от должности. Это право Регенты мне тоже передают.
Тоже, кстати, беспрецедентное событие для Империи! Всегда и во все времена министров назначал и снимал только царь. И никто кроме него. Подбор лиц за круглым столом Совета министров — это ведь не только дело, касающееся экономики государства, но и, в первую очередь, компромисс между несколькими ведущими политическими движениями. Часть министров и сейчас — фигуры больше политические, чем реально приносящие пользу гражданскому управлению страны. Взять того же Александра Егоровича Тимашева, кавалерийского генерала, приятеля Александра Освободителя, скульптора и консерватора до мозга костей. Ну, какой из него министр внутренних дел? Смешно же, право слово! Только и способен, что на приемах орденами блистать, и зычно произносить писанную заместителями речь на заседаниях Совета Министров.
В общем, не получилось у нас с генерал-губернатором серьезно поговорить. Я думал о своем, ему нужно было побольше подробностей о новомодной штучке — телефоне. Да и не мог я открыть Владимиру Андреевичу страшной тайны: каким колдовским способом человеческая речь запихивается в тонюсенькую проволочку, ползет до «барышни», и попадает, в конце концов, в ухо другому человеку. Просто потому, что сам этого не знал. Со школы, еще той, из будущего, вроде что-то помнил про модуляции сигнала, мембрану из сажи, и изобретателе Александре Белле. Только у нас этот американец к телефону никакого отношения не имеет. Может, он и ведет какие-нибудь опыты в этом направлении, да только его лошадь тихо ходит. Пока он эксперименты устраивает, мы телефонную сеть тянем. Разница на лицо!