Экипаж остановился. По инструкции требуется подождать еще минуту, пока казаки спешатся, привяжут лошадей, убедятся в безопасности для охраняемого субъекта, и подадут сигнал. Легкий стук в дверцу кареты. Можно выходить.
Оставался последний шаг — со ступеньки на каменную мостовую — когда услышал:
— Ваше высокопревосходительство. Герман Густавович…
Незнакомое лицо. Это имена я плохо запоминаю. А вот лица — легко. И этого человека я видел впервые в жизни. Но одет прилично. Пальто, шляпа — котелок. Ухоженные и напомаженные усы. В руках деревянный ящик. Великоват для шкатулки. Скорее сундучок.
— Ваше сиятельство, господин Лерхе. Это вам. Гореть вам в Аду!
В тот же миг сундук взорвался ослепляющей и оглушающей вспышкой. Неумолимая сила подхватила мое легкое тело, ударило об карету, и, наконец, швырнула прочь. Потом еще что-то адски горячее впилось в правую часть лба. Точно в то место, куда давным-давно, еще в Томске, пришелся выстрел влезших ко мне в дом разбойников. И наступило тьма.
Я этого, по понятным причинам, не мог видеть, но место покушения злодеи выбрали недостаточно дальновидно. Все-таки Университет — центр науки — полон грамотных, хорошо образованных людей. В том числе — врачей с Факультета Медицины. А напротив, буквально в шаговой доступности крупное медицинское учреждение. Взрыв конечно вызвал некоторое ошеломление, однако очень быстро на «сцене» появились люди с холодным разумом и чуткими пальцами. Они и оказывали первую помощь пострадавшим — казакам конвоя, и мне, когда смогли убедиться, что я еще жив.
Мое тело быстро доставили в приемное отделение Повивального института, доктора которого хоть и имели довольно узкую специализацию, тем не менее не растерялись, и смогли поддержать во мне жизнь.
Довольно быстро выяснилось, что взрывом, и последующим полетом у премьер-министра империи раздроблено бедро, на открытых участках кожи лица и рук — ожоги, а под кожей головы впилась достаточно большая щепка от разорвавшейся оболочки бомбы. Ну и, по всей видимости, контузия.
Слава Господу, бомбисты не догадались набить стенки ящика металлическими предметами — поражающими элементами. Иначе, я бы всего этого ныне не писал.
Характер ранений был таков, что доктора настоятельно не рекомендовали мое куда-либо перемещение. Пришлось руководству Еленинского института выделять мне отдельную палату.
Вторым удачным для меня обстоятельством было то, что в столице именно в это же время присутствовал выдающийся хирург Николай Иванович Пирогов. Так-то он обычно поживает в своем имении «Вишня» под Винницей, но периодически наезжает в Санкт-Петербург ради лекций в Университете. Консилиум столичных медицинских знаменитостей, собравшийся в тот же день у моей постели, именно шестидесяти пятилетний хирург и возглавлял.
В сознание я еще не приходил, но прежде чем начать собирать раздробленные кости на бедре, Пирогов дал мне наркоз. Понятия не имею, чем именно он воспользовался. Эфиром, или опиумом. Мне такие подробности не рассказывали, а сам я, естественно, не могу помнить.
Тем не менее, кости кое-как собрали. Гипсовать переломы не стали — швы еще кровоточили, и доступ к ним нельзя было закрывать. Щепку изо лба вытащили, рану промыли и зашили. Обгорелые участки кожи смазали какой-то вонючей мазью. Все, по бытующим в этом времени практикам.
Первый раз после покушения я пришел в себя на исходе сорокового часа. Символично вышло — именно в этом году Герману Лерхе должно было случиться сорок лет. Говорят, я открыл глаза, моргнул несколько раз, простонал, скрипнул зубами и уснул. Доктора накачивали меня сильным снотворным. Боль облегчать умели только с помощью опиатов, и с ними решили не усердствовать. И слава Богу.
Что-то снилось. Виделись какие-то события, люди. Все мелькало и крутилось, как в калейдоскопе. Обрывки фраз, неведомые города и удивительные страны. Помню, силился привести все это непотребство к чему-то одному, к чему-то стабильному, но не мог. От этого злился. И проснулся недобрым.
Все вокруг было как в тумане. Фигуры людей — смазанные, размытые тени. Исчерченное полосами света и тьмы пространство. А звук — да. Звуки слышались отчетливо. И именно за них зацепилось мое истерзанное снами сознание. Именно они позволили догадаться, что я вернулся в реальность. Страшную, наполненную волнами прокатывающейся через всего меня боли, но самую что ни на есть настоящую жизнь.