— Нет.
— Если мы туда войдем, то обратно уже не выйдем. Мы вообще никуда не выйдем.
— Постарайтесь выйти, — отрезает тот. — И не обратно, а с той стороны.
Вот так со всеми твоими прикидками и расчетами. Ты хотел получить небольшую болтанку… так, слегка выворачивающую у посторонних головы и внутренности. Сейчас ты получишь ее на всю катушку и на всю оставшуюся жизнь, до отвала налопаешься.
А все-таки, ваша мама вас любила?
Левый истребитель все дальше уходит в сторону, выписывая дугу перед взбухающими в бесконечность облаками. На фоне этой огромной и грозной стихии серебристый самолетик кажется просто никчемной мошкой, которая через мгновение будет смята и брошена прахом на уже начавшую мутнеть от поднимающегося песка землю. Истребитель справа подходит почти вплотную, как бы пытаясь оттереть их машину от надвигающейся угрозы. Останин медленно поворачивает голову и видит, как пилот поднимает над собой руку и грозит ему сжатым кулаком. И его молоденькое лицо он видит сквозь плекс шлемофона — сердитое и наверняка лейтенантское.
Командир несколько мгновений смотрит на него в упор, они оба смотрят в упор друг на друга и оба хорошо видят друг друга и, наверно, тот кричит ему что-то по рации, потому что подглазья у него передергиваются, но Останин так же медленно отворачивается и застывает в неподвижности, уже глядя прямо перед собой.
Мрак перед ним то и дело вспухает багряными отсветами, прорывающимися откуда-то изнутри туч, будто там лопаются огромные огненные пузыри. Иногда по ним пробегают ломаные линии, словно прорастающие коренья.
Странно, что в грозу они входят почти сразу. Войдут. Обычно перед грозовыми фронтами на много километров и десятков километров простирается более спокойная слоистая или слоисто-кучевая облачность.
— Что говорят истребители? — спрашивает командир Аслана.
— Ничего, — отвечает тот не сразу.
Командир иронически кривит губы. Ничего. Да они уже наверняка голосовые связки порвали, крестя их ослами и остолопами, лезущими по своей тупости прямо в распахнутую пасть смерти. Он поднимает наушники и надевает их на голову. И сразу же слышит взъяренный голос:
— Борт 26678, следуйте за мной! При неподчинении приказано стрелять! Вы слышите?
Ах ты ж… да век бы вас не слышать! Но мне и нужно-то от силы пять минут. Он давит кнопку внешней связи, разжимает губы.
— Говорит командир борта 26678. Ребята, вы о капитане Грабаре когда-нибудь слышали?
Прямо чувствуется озадаченное молчание.
— Это тот, что во время войны угнал самолет из Германии? Герой Советского Союза?
— Да.
— При чем тут капитан?
— Он мой дядя. Родной брат матери.
— Он жив?
— Он умер через два месяца после присвоения звания.
— Как так?!
— Слишком долго перед этим находился в лагерях.
Молчание. Еще минуточку… Ребятоньки, еще…
— Зачем вы нам все это говорите?
— Чтоб вы знали, в кого будете стрелять. К тому же штурман у меня уже убит.
— Сейчас доложим, — как бы извиняясь.
— Доложите.
Ну вот и… А все-таки хоть небольшая щелочка, да есть. Малюсенькая.
Еще не веря, он поспешно припадает к тубусу локатора. А — есть! Не отрывая взгляда от экрана, Останин доворачивает машину вправо. Идущий рядом истребитель свечой взмывает вверх.
18
Командир переносит правую руку на рычаги управления двигателями и плавно подает их вперед: сто градусов, взлетная мощность. Скорость возрастает до пятисот километров. Еще минута, и самолет исчезает в облаках.
Дело сделано. Визуальный контакт потерян. И ни один наземный локатор или пеленгатор его сейчас не возьмет. Сомнительно, чтоб и на истребителях имелось оборудование, способное обнаружить среди сплошных грозовых засветок мизерную точку от Ан-26, канувшего в эту круговерть.
Останин переводит работу турбин на номинал, потом на крейсерский режим. Сбрасывает скорость до трехсот восьмидесяти километров в час. Теперь надежда только на локатор. Серая пелена сжимает самолет со всех сторон мертвой хваткой, по частям отламывая от него сначала консоли, потом крылья до двигателей, вот и сами двигатели исчезают. Остается только плывущая во мраке кабина да руки, а вот и их пилот почти не видит, только торчит черным футбольным мячом голова чеченца.
Командир включает освещение.
Вот и все, что у тебя в наличии: приборная доска, полукруг штурвала да хлипкая стенка кабины. Да ровный, успокаивающий гул турбин, как последний друг, который остается верным до конца. Но голос этого друга едва слышен: в наушниках стоит сплошной треск от бушующих вокруг электрических разрядов. Даже если бы сам Господь Бог окликал его сейчас, чтобы подсказать выход из создавшегося положения. Останин его не услышал бы.