— Что-то у тебя плохо с глазомером, Валерик.
— Ничего! За знакомство, девчонки!
— Димон! А ты чего здесь? Я тебя, как дурак, в соседней комнате жду — а ты здесь!
Тетя Соня долго рассматривала в глазок Лену и Женю, а потом спросила тоненьким голоском:
— Кто там?
— Квартира пятьдесят три?
— Ну и что?
— Мы по объявлению.
— Какому объявлению?
— Вы комнату сдаете?
— Ну и что, что сдаю?
Женя с Леной переглянулись и оба разом прыснули, потом Лена вытянула губки, а Женя чмокнул их и нежно обнял Лену.
— Ты с ума сошел!
Тетя Соня приоткрыла дверь и высунула свою маленькую, прилизанную головку:
— Вы комнату пришли снимать или развратом заниматься?
— Сначала комнату.
Лена ткнула Женю в бок и опять прыснула.
— Дети есть?
— Пока нет.
— Нет, не сдам — не успеешь глазом моргнуть, как настрогаете и будут кругом пеленки висеть, да карапузы ваши по ночам орать.
— А комнату можно посмотреть?
— Смотрите, за просмотр денег не берут, хотя, зря, что не берут.
Лена и Женя зашли в просторную, светлую, чистенькую комнату с накрахмаленными тюлевыми занавесками и огромным мягким ковром на полу.
Лена ущипнула Женю под лопатку и Женя сказал:
— Нам нравится комната и мы готовы платить за нее сногсшибательные деньги.
Тетя Соня нахмурилась, но почему-то вдруг вспомнила своего бравого сержанта Володю, ушедшего на фронт в конце апреля сорок пятого и вернувшегося через неделю в конверте с фиолетовым штампом, смахнула с ресниц слезинку и сказала:
— Ладно, живите.
Павел Крендельков стряхнул со шляпы возможную влагу и передал шляпу жене Свете:
— Опять в глазок не смотришь!
— Я тебя в окно видела.
— Все равно надо смотреть. Как Мосюсечка? Чего делает?
— Днем немного болел живот, сейчас кушает.
Павел снял плащ, посмотрел не забрызган ли он сзади и протянул Свете:
— Может быть надо было вызвать скорую помощь?
Света забросила шляпу на верхнюю полку, а плащ сложила пополам и положила на нижнюю полку:
— У него уже все прошло — наверно притворялся.
— Плащ лучше повесить на вешалку, а то он изомнется.
Света развернула плащ и повесила на плечики под лежащую наверху шляпу.
— Как будто ты спиной стоишь.
Павел недовольно шмыгнул носом и строго сказал:
— По моему ты несколько халатно относишься к здоровью нашего Мосюсочки.
Света вытерла руки о передник и ушла на кухню.
Павел переоделся в тренировочный костюм, тщательно вымыл руки, выдавил на лбу прыщик и тоже прошел на кухню, где очень широко улыбнулся сыну, поедающему гречневую кашу с молоком.
— Ах, ты мой, Мосюсечка!
Мосюсечка открыл такой же как у отца непропорционально большой рот и отправил в него столовую ложку каши. Половина каши вывалилось обратно и Мосюсечка стряхнул ее маленькой ручкой на пол.
— Дай шоколадку!
Павел опять расплылся и погладил сына по голове:
— Сегодня тебе нельзя шоколадку — у тебя живот болел.
— Дай шоколадку!
— Ну потом, сначала кашу доешь.
— Дай шоколадку!
Павел вздохнул, поцеловал Мосюсечку в двойную макушку — явный признак высокого предназначения сына — и протянул ему шоколадку.
— Только чур сразу не разворачивать.
Мосюсочка бросил ложку в тарелку с кашей, разодрал блестящую фольгу шоколадки и сильно пачкая руки и щеки, стал ее быстро есть.
Валентина глубоко набрала в грудь воздух и, заметно перевирая мотив, затянула протяжную татарскую песню о несчастной любви. Тагир Микхатович уронил тяжелый мужественный подбородок на широкую грудь и заплакал. Станислав Ковров с шестой попытки подцепил скользкий опенок на вилку, выпил пузатую рюмку водки, закусил грибочком и сказал:
— Плачь, Тагир, плачь — настоящие мужчины всегда плачут.
Тагир Микхатович высморкался в салфетку и обнял Станислава:
— Стас, ты один меня понимаешь!
— Брось его, Стас, он сейчас будет реветь до утра.
— Заткнись, дура!
— Это я дура?! Ах ты козел! Я весь день пашу на работе, потом дома, кормлю, обстирываю и я же дура! Стас ты только глянь на него!
Станислав Ковров протянул Валентине тарелку и попросил положить ему холодец.
— За козла ответишь, мымра!
Станислав Ковров поднял рюмку водки, влил ее из своих рук в готовности открытый рот Тагира Микхатовича, промокнул его губы салфеткой, подцепил добрый навильник квашеной капусты и настойчиво предложил Тагиру Микхатовичу ее сжевать.
— А за мымру я тебе знаешь, что сделаю?!
— Ну хватит, Валь, чего вы ругаетесь? — такой вечер хороший.
— Ну и чего ты мне сделаешь?!
— Тагир, возьми себя в руки. Валь, спой еще песенку, а?
— Только для тебя, Стас. Этот пусть заткнет уши.
Валентина опять запела протяжную татарскую песню о несчастной любви. На третьем куплете Тагир Микхатович захлюпал носом и ткнулся лбом в плечо Станислава Коврова.
Все передачи закончились, телевизор зашипел и стал показывать зигзаги черных и серых полос, а Игорь все смотрел на экран и крутил в пальцах спичечный коробок. Его жена Ирина несколько раз раздраженно прошла мимо Игоря, потом встала перед ним и спросила:
— Очень интересно?!
— Да, очень.
Игорь достал из брошенной на пол пачки сигарету и закурил.
— Не кури в комнате!
Игорь выключил телевизор, накинул на плечи засаленный на локтях пиджак и вышел на лестничную площадку. Ирина открыла форточки, расстелила постель и ушла в ванну чистить зубы.
Абрикосовый пудель Атос резво взбежал по ступенькам, остановился около Игоря и тщательно того обнюхал.
— Атос, ко мне!
Атос услышал голос хозяина, уверенно завилял хвостиком и заливисто облаял Игоря.
Игорь равнодушно стряхнул на пуделя пепел и тихо сказал:
— Пошел ты!
Вынырнувший из темноты нижних этажей папа Люды прикрикнул на пса:
— А-ну тихо! Мерзавец! — и замахнулся коротким кожаным ремешком на поджавшего уши и хвост Атоса.
Ирина распахнула дверь и, сжимая в побелевшем кулачке ворот халатика, попыталась спокойно сказать:
— Имей совесть — кругом все спят!
— Да ваш муж тут не причем — это мой дурак, — папа Люды жизнерадостно улыбнулся Ирине и показал ремешком на притихшего Атоса.
— А я думала мой! — зыбкое самообладание покинуло Ирину и она со всей силы впечатала входную дверь в косяки.
Игорь сплюнул на пол, швырнул окурок к мусоропроводу и зашевелил губами, тихо рождая короткие, емкие слова.
— А вот мусорить, молодой человек, не стоит, какое бы настроение у вас не было.
— Пошел ты!
Атос зарычал и опять звонко залаял на Игоря, папа Люды вздохнул, цыкнул на пса, крепко взял его за ошейник и потащил по лестнице вверх. Игорь подошел к захлопнутой на замок двери и стал гулко стучать в нее кулаком.
За Людой зашли два Виталика, Юсупчик, Антон и Фазлыахметов, чтобы вместе пойти к классному руководителю Дим Димычу, который должен дать всем последние инструкции перед однодневным организованным походом на озеро Кандрыкуль.
Антон сказал, что лифт не выдержит шести человек и обязательно застрянет. Юсупчик сказал, что надо подпрыгнуть в лифте и только тогда он застрянет наверняка. Два Виталика тут же стали изображать прыжки. Люда сказала им, что они дураки и ребята дружно загоготали. Люда тоже усмехнулась сверстникам и многозначительно загрустила — какие они глупые, невзрослые, бестолковые и дурашливые в отличие от загадочного, умного, уверенного, надежного и немного строго студента Миши с пятого этажа.
Миша Смирнов отложил в сторону недостроенную модель самолета F22 — настроение творить пропало. Он видел из окна своей комнаты, как очаровательно раскосая Люда с веселой, шумной ватагой одноклассников вышла из подъезда и куда-то отправилась. Миша быстро убедил себя в том, что эти молокососы обманом заманили Люду на вечеринку, где накачают ее шампанским, в которое, подонки! чего-нибудь непременно подсыпят и будут потом, плотно прижимаясь, по очереди танцевать с ней, а когда она обессилено обмякнет на руках главного зачинщика и беспомощно захлопает глазами, полными слез, тот затащит Люду в спальню и на пошлой прокуренной тахте начнет срывать с нее вещи. Миша так долго, в подробных деталях представлял, как негодяй срывает с Люды вещи, как трогает ее нежное тело грубыми руками, что чуть не забыл представить свою месть главному мерзавцу и всем другим мерзавцам, которые, наверно, тоже воспользовались бы ситуацией, если бы Мишу не позвала мама пить чай с блинчиками и свежим медом, привезенным, гостившем у них вторую неделю внучатым племянником двоюродного брата папы.