С завистью смотрит Вася на бегущих с горы ребятишек. Они на бегу стаскивают с себя рубашонки и кидаются в воду. Брызги, сверкая, летят столбом. Крик, визг, смех — весело. А Вася всё постукивает да постукивает молотком по долоту, забивая в щели паклю, — к обеду надо кончить, а то рассердится Кирилл.
Прокричал пароход и, шлёпая колёсами, протащил мимо грузные баржи.
Солнце подымалось выше, и река становилась жаркой. Больно было смотреть от блеска. Воздух дрожит и колеблется. Ах, как хорошо бы теперь искупаться!..
К вечеру душно. Всюду стоит сухая, горячая мгла, и от неё всё неясно и смутно. Ласточки носятся над самой водой, чертя крылом.
Когда багровое солнце стало садиться за далёкие вербы, Кирилл кликнул:
— Кончил?
— Кончил.
— Ишь ты, прокопался до вечера! Ну, я пойду по делам, а ты оставайся, да никуда не уходи. Теперь езды мало. А ежели с той стороны покричат парому, переезжай на ту сторону на лодке, возьми мужика, переправишь сюда, с ним отсюда и перегоните паром, а то один ты долго прокопаешься. Да теперь никто и не поедет. — Он поднял голову и посмотрел на мглистое небо, по которому бежали сизыми клочьями тучи.
— Дяденька, я боюсь, как бы ночью гроза не вдарила.
— Ну, боится! Нежно воспитанный. Ничего! Никто тебя не укусит!
Кирилл ушёл. Мальчик остался один.
Быстро темнело. Пропал другой берег. Гора смутно чернела, и на ней белым, едва уловимым пятнышком обозначалась церковь.
На берегу водворилась тишина — ни шороха, ни вздоха, только чудилось, молчаливо мелькают над потемневшей водой ласточки.
Где-то глухо погромыхало, как будто большой телегой проехали по мосту, но моста не было. Опять тишина.
Мальчик пошёл было в домик, да жутко одному в темноте. Он вышел и примостился на берегу под опрокинутой лодкой.
Он… примостился на берегу под опрокинутой лодкой.
Возле неподвижно чернел паром, а под ним чёрным блеском чуть проступала вода.
Опять кто-то проехал на телеге, глухо ворча. Мальчик весь съёжился и подобрал под себя босые ноги.
Вдруг над лодкой зашумело, засвистело, сыпнуло в глаза песком и понеслось по невидимой реке. В бока парома заплескала мелкая торопливая волна, и беспокойно застучала в помост привязанная верёвкой лодка.
На минутку снова стихло, только неуспокоенная волна билась о паром.
«Господи, чего же я тут буду делать!..» — подумал мальчик, вглядываясь в темноту и боясь в неё глядеть.
Ветер бешено загудел. Река зашумела сердито и грозно. Слышно, как отчаянно билась, стараясь оторваться с привязи, лодка. Мальчик боязливо прислушивался, не загремит ли гром, но гром больше не гремел, а лишь стоял гул ветра да шум реки. Сквозь этот шум почудилось:
— Па-ро-му-у!..
Будто слабо донеслось с той стороны.
Мальчик вытянул шею и напряжённо стал слушать. Нет, видно, показалось, — только ветер один визжал: вввж-ж…
Сверху на опрокинутое дно лодки упало несколько крупных капель, и вдруг дождь забарабанил громко и часто, да сейчас же перестал, и лишь ветер да река сердито ворчат в темноте.
И опять сквозь шум:
— Па-ро-му-у!..
Мальчик притиснулся к лодке:
«Нет, ни за что не поеду, — это мне попритчилось. Кто в этакую ночь поедет?..»
Молния широко осветила реку, и дальние вербы, и паром, и белую церковь на горе, а на другом берегу две подводы и двух человек — один высокий, другой низенький.
Молния потухла, и всё потухло в кромешной темноте. Мальчик стал дрожать: ему вспомнилось, как утром перевозил двоих — один высокий, другой низенький.
Снова теперь явственно донеслось:
— Да-ва-ай па-ро-о-му-у!
Мальчик, весь трясясь, закричал:
— Дяденька Кирилл, я боюсь!..
В ответ только свистел ветер да шумела река.
Опять донеслись с того берега крик и брань. Мальчик выбрался из-под лодки, и ветер разом затрепал его рубашонку.
Мальчик заплакал.
— Дяденька Кирилл будет меня би-ить!..
Он подошёл к смутно черневшей, бившейся у пристани лодке и, плача, дрожащими руками стал развязывать верёвку.
— И куда я поеду… Темень, не видать… ы-ы-ы… дяденька Кирилл, куда мне ехать, страшно!..
А с того берега всё доносилось:
— Парому-у!..
И ветер рвал лодку, а она, качаясь и прыгая, рвала из рук верёвку.
Мальчик ухватился за качающийся борт и прыгнул. Лодка встала, как лошадь, на дыбы, и сразу пропали в темноте черневшие паром и берег, — течение и ветер подхватили и понесли крутившуюся лодку.
Мальчик изо всех сил работал вёслами и перестал плакать — не до слёз было. Пот градом лился с него. Лодку качало и швыряло, как игрушку. То одно, то другое весло глубоко зарывалось в невидимые волны или моталось в воздухе, не касаясь воды.