– Да не тот это человек, – пожал плечами агент, – он просто мелкий воришка. Невзрачный такой. Ни в жисть ничего поперек слова Зайчика не сделает. Тихонечко сюда на постой осенью приезжает, у него тут и баба есть. Зайчику дань платит бесхитростно, не споря. Правил их не нарушает. Даже скупщика краденного, как появился здесь, ни разу не менял. Но глаз у него и слух хорошие, знает много. Вы потрясите его, потрясите!
Медоедов, щелкнув каблуком, кивнул прокурору с исправником и пошел к выходу. У двери он сразу ссутулился, зашаркал ногами, а затем в коридоре послышались его брань и прибаутки, теперь снова раскрашенные южнорусским переливчатым говором.
– Однако, – Мышецкий повернулся к Валентину Федоровичу, – крепко у вас тут все поставлено!
– Согласно указаниям из всех высших инстанций. Город потому и тихий, что все под контролем.
– Ну-с, тогда давайте возьмем в оборот этого Кунку. Времени мало!
Допрос трактирного карманника решили поручить исправнику и Азаревичу. Явно напуганного Кунку конвоиры почти втолкнули в кабинет. Тот неловко попятился к закрывшейся за ним двери. Его оцепеневший взгляд впился в Азаревича. Присутствие исправника, которого щипач знал в лицо, тоже не внушало особой радости: дело явно пахло жареным.
Азаревич рассматривал карманника с не меньшей внимательностью. Тот был невысоким, поджарым, с тонкими пальцами рук и на редкость некрасивым бледным лицом: маленькими, близко посаженными глазками, приплюснутым носом, тонкими, почти бесцветными губами и светлыми волосами, торчащими неровными пучками в разные стороны.
Кунка опустил глаза и произнес:
– Я сам пришел, пан исправник, заявить о собственной невиновности…
– Невиновные, голубчик, дома сидят и ничего засвидетельствовать в участке не торопятся, – возразил исправник. – Говорят, видели тебя ночью в трактире с убитым поручиком, а потом раз – и такая история! Так ты, коль знаешь что, выкладывай!
Кунка переминался с ноги на ногу. Волнение его было столь очевидным, что исправник нетерпеливо махнул полицейскому, стоявшему навытяжку у двери. Тот подхватил придвинутый к стене стул и поставил его рядом с задержанным.
Карманник испуганно поглядел на исправника, затем на стул, потом неслышно сел.
Все молчали.
Наконец Ян прошептал:
– Matka Boska! Я тут не при чем, панове! Мне уже угрожают всякими карами, а я чист! Ну да, были в трактире той ночью двое в военной форме, были, видел! Ближе к часу ночи сверху спустились. Они вина взяли белого и леща в сметане, да раков. Толковали о том, о сем: кто да где служил, кто откуда родом, да разные авантюры свои военные вспоминали. Посидели, посмеялись, потом в карты стали играть. Играли долго. Потом разошлись, а дальше и я ушел. Matka Boska! Я невиновен, вельможный пан!
– Подожди Пречистую Деву сюда приплетать! Описать обоих сможешь?
– Ну, один ко мне спиной все время сидел, его лица я не видел, только затылок его вихрастый помню. А другой – на вид обыкновенный: роста среднего, лет двадцати пяти, усы, коротко подстрижен. Очень нервничал, как в карты кончили играть. Видать, проиграл много!
Карманник почесал лоб ладонью и добавил:
– Когда я уже выходил, он бокал опрокинул и разбил. Попытался осколок из тарелки вынуть, да так неудачно, что порезался…
Валентин Федорович потер руки и обратился к полицейскому у двери:
– Прервемся! Пошлите срочно за доктором, и пусть он покажет этому голубчику тело погибшего. А потом с опознания сюда! Мигом!
Яна Кунку увели.
Когда он снова появился в кабинете исправника, он был смертельно бледен, кожа его казалась прозрачной, а пересохшие губы стали синюшного цвета. Он, не спрашивая разрешения, плюхнулся на стул и обмяк.
Азаревич налил ему стакан воды.
Карманник, с трудом сделав пару глотков, выдохнул:
– Он это…
– Который? – уточнил исправник.
– Ну, который ко мне лицом сидел и руку порезал.
– А второй? Как выглядел второй?!
– Не видел, милостивый пан! – губы Кунки задрожали. – Есусом Христусом клянусь, не видел я его! Только затылок и спину. Потом он вышел, видимо, освежиться… А этот, – щипач указал пальцем в пол, – остался за столом вино допивать.
– А ты, значит, к нему! Подпоил, до комнаты проводил, – исправник вдруг повысил голос, – а там попытался что-то у него украсть, а он тебя за руку поймал? Схватил, поволок было к двери, в околоток тащить, а ты – за его пистолет и дуло ему в висок? А потом куда сбежал? На черную лестницу? В окно? Куда? Говори! Так было? Так?! Отвечай, стервец!!
Кунка втянул голову в плечи и зажал уши ладонями:
– Нет! Нет!! Я не убивал! Не убивал я!
Азаревич молча выжидал. Он не мог прямо, в лоб, спросить карманника об упомянутых Медоедовым вещах с тела убитого. Таким вопросом он опасался раскрыть личность полицейского агента, поставив под угрозу выполняемую тем операцию и его жизнь.