— Этот пацан будет, типа, за паровоза, — в очередной раз зачем-то объяснял он Евсикову. — Ну, ты понял, типа, подписи и печати ставить. Но ты смотри, он должен верить, что является основным. Так что, веди себя с ним, как с боссом. Всосал?
— Да понял я. Чо ты мне втуляешь, как лошаре, десятый раз, — отмахнулся Мотыль. Так как, став какой-то непонятной политической фигурой, фамильярничать с собой бывший кореш запретил, а называть его по имени-отчеству было западло, Николай предпочитал при обращении к Карасеву никак его не называть.
Тот повернул к нему голову и ткнул пальцем в небо, намереваясь выдать очередную мудрую и поучительную мысль, но неожиданный громкий автомобильный сигнал не дал ему этого сделать. Удивленные они обернулись и уставились на медленно накатывающий на них «Ленд Крузер» с одними семерками на номере.
— Это чо за придурки по перрону катаются? — задал в пространство вопрос Карапет, и не подумав уступить дорогу «Тойоте».
— Э, Сань, не быкуй, — забыв, что обращается к начальнику, взял его за локоть Евсиков и попытался оттянуть к краю перрона. — Это пацаны Бормана.
— Какого, на хрен, Бормана? — вырвал локоть Карапет, в жилах которого взыграла пацанская кровь.
Тем временем «Лэнд Крузер» все же остановился, почти упершись бампером в набычившегося Карасева.
— Мужик, ты чо, в натуре? — высунулся из распахнувшейся правой двери белобрысый детина с приплюснутым носом. — Может, тебя с перрона скинуть? Анна Каренина, блин.
Карапет уже и не помнил, когда на него так нагло и откровенно наезжали. Он даже растерялся от неожиданности и не сразу нашел, что ответить, позволив все же Мотылю оттянуть его в сторону.
Автомобиль покатил дальше, распугивая громким сигналом встречающих.
Карасев вдруг осознал, что времена, когда он чувствовал себя в этом городе хозяином, ушли давно и безвозвратно. Хотя, насчет безвозвратно он еще поспорит. Иначе, зачем было сюда возвращаться? И вот когда он снова приобретет вес в определенных кругах оскольского общества, то первым делом найдет и накажет этих быков, нагло раскатывающих по перрону. Здесь что, менты совсем мышей не ловят? Или Оскол застрял в девяностых?
— Кто такой этот Борман? — уже более спокойно спросил он у Мотыля.
— Хрен его знает, откуда он взялся, — пожал плечами тот. — Вроде из белгородской братвы. У него вроде с губером в какие-то общие дела. Вот тот ему Оскол на прокорм и отдал.
— Ты ж недавно говорил, что он арам город сдал, — поднял брови Карапет.
— И арам тоже, — не отказался Мотыль. — Оскола на всех хватит.
— Ладно, я с этим Борманом позже разберусь, — нарочито уверенно отмахнулся Карасев. — Сейчас не до него.
Двинувший вслед Евсиков лишь усмехнулся ему в спину, вспомнив басню про слона и Моську.
— Крузак-то к нашему вагону подкатил, — сообщил Карапет.
Из вагона вышел полный краснолицый мужчина в изрядно помятом белом костюме. Выскочивший из «Ленд Крузера» бычара услужливо распахнул перед ним заднюю дверь.
— Забери багаж у проводника, — указал босс и, пригладив редкие белобрысые волосы на вспотевшем лбу, залез в автомобиль.
Бычара закрыл за ним дверь и проворно заскочил в вагон.
В дверях вагона показался Вольдемар Хазаров. В отличие от предыдущего пассажира его серый костюм выглядел так, словно только что отутюженный. Да и сам Вольдемар не создавал впечатления человека, проведшего ночь в поезде, выглядел свежо и опрятно. Кроме того, его внешний вид совершенно не соответствовал провинциальному Осколу. Дело тут было даже не в перстне белого металла с большим рубином. Весь образ юного политика, начиная от неестественно чистых лакированных туфлей и заканчивая надменным взглядом на все окружающее, буквально кричал о его оскорбительном превосходстве над местными аборигенами.
— Это что еще за упырек? — усмехнулся Мотыль.
— Баклан, это и есть наш паровоз, — поморщился Карапет. Ему самому не нравилось находиться в подчинении у какого-то малолетнего хлыща, неизвестно каким образом сумевшего продвинуться в политике.
В это время посланный за багажом бычара вновь появился в дверях. В левой руке он нес большую спортивную сумку, одновременно держа подмышкой небольшую картонную коробку.
— Ну-ка, пацан, слиняй с дороги, — свободной правой рукой бычара толкнул в сторону продолжающего стоять в дверях Вольдемара. Однако, несмотря на кажущуюся субтильность, тот даже не шелохнулся. На холеном лице не отразилось никаких эмоций.