Вернулись в квартиру. Немедленно Цетон ликвидировал все последствия катастрофы, смыл свою кровь и выбросил испорченную одежду, кремовое пальто, также забрызганное отчасти кровью, тоже пришлось выбросить, из-за чего слуга долго-долго подобострастно извинялся, так что девушка, не выдержав скучных слов, даже прикрикнула на него:
- Да хватит уже время терять!
- Не желаете отужинать? - моментально переключился на другую тему Цетон.
- Нет, я не голодна, - ответила Розалинда властно, кажется, ее “хрупкое тело” устало из-за происшествий дня, вскоре она зарылась в подушки, но глаза ее неподвижностью напряженности оставались открыты, она прошептала:
- Цетон.
Как будто умея улавливать колебания воздуха за сто метров, вошел слуга, впоследствии немало забавляя девушку своей этой способностью, но сейчас она проговорила:
- Мне страшно. Ты ведь не спишь никогда? Не чувствуешь усталости?
- Может, раз в сто лет, - начал слуга, но тут же успокаивающим бархатным своим голосом ответил: - Не беспокойтесь, госпожа, я никогда не позволю причинить вам зла, вы - мой изумруд, мой алмаз, моя извечная звезда, теперь я существую только для вас, я словно хранитель редкого экспоната, что покоится под стеклянным куполом в музее. Бесконечном музее жизни. Спите спокойно, госпожа, пусть мысли не тревожат вас, а чувства не причиняют боли.
С этими словами показалось, будто Ворон обновил слой льда, сковывавший все здравые стремления и теплые чувства. Вскоре и мысли сковал глухой спокойный сон.
Наутро Розалинда пробудилась все же слишком рано, еще когда рассвет слабо покрывал белесые склоны домов, расцвечивая их осенним заревом, от которого не осталось и воспоминания в отсутствие ноябрьского снега, всем ныне правил серый бетон и черный асфальт, только кое-где нецветущим летом пробегали синие жуки троллейбусов и желтые гусеницы трамваев, которые казались какими-то крошечными, разрубленными по сравнению с двойными длинными питерскими.
Девушка одиноко посидела среди покрывал и подушек, обхватив колени руками и сонно упокоив на них острый подбородок, вся еще жарко-теплая со сна, мерзнущая пробуждением. Казалось, будто что-то пригрезилось, но лишь казалось, возможно, воспоминания о видении являлись обманом, защитным механизмом нестройного разума, который понимал смутно, что все еще не здоров, поскольку абстрагироваться от проблемы не означает ее решить. Так или иначе, она встала, вышла, не стесняясь, в ночной рубашке из комнаты, застав слугу за престранным занятием.
- Что это ты творишь, ирод? - не своим, грубым, словно идущим из-за спины, минуя сознание, голосом спросила Розалинда, не пытаясь сформулировать по-человечески вопрос. А вообще, зрелище, конечно, стоило того. Цетон застыл в прихожей, бережно, с огромным благоговением, словно даже мурлыкая, держал изящный сапожок хозяйки и… начищал скрупулезно его зубной щеткой.
- О! Госпожа, вы уже пробудились! Какая оплошность, я должен был предчувствовать это и успеть все… - затараторил благостным голосом слуга.
- Ты что делаешь? - повторила вопрос девушка, хлопая непонимающе глазами, конечно, она не сомневалась, что зубная щетка не одна из тех, что стоят в ванной комнате в стаканчике, но прежде всего ее смущал смысл сего действия.
- А, Вы об этом? - улыбнулся самодовольно Цетон, объясняя: - Все просто - ваша обувь должна сиять ярче моей, тем не менее я так же должен выглядеть безупречно, чтобы не компрометировать вас своим видом, однако ни в коем случае слуга не имеет права затмевать хозяина.
- Я же женщина, как ты меня затмишь? - очевидно, без тени шутки заявила девчонка.
“Логика?!” - кажется, подумал Цетон, но промолчал, он вообще умел мастерски промолчать, когда не стоило говорить или адресату не стоило знать некоторую часть базовой информации.
Розалинда, склонив рассеяно голову набок, рассматривала работу Цетона, а тот уже предлагал завтрак, только девушка ответила небрежно:
- Не, подожди… Продолжай, презабавное зрелище. Так все-таки, кто ты мне? Слуга или наоборот?
Цетон неоднозначно улыбнулся, сверкнув своими бесцветно зелеными глазами, выдержав паузу, ответил загадочно:
- Это уж как выберет Ворон. Кто-то предпочитает быть слугой, кто-то господином, скажу прямо - слугой намного веселее. Впрочем, какая вам разница? Кем бы я ни был, между нами пропасть, однако…
- Ты так и не сказал о цене, - оборвала девушка, но тут же, как будто и сама не желая знать ответ, продолжила торопливо и властно: - Сегодня мы продолжим расследование. И не забудь о моей сестре. Вообще, поторопись с этими ботинками.
- Немедленно завершаю, - послушался Цетон и заработал с такой стремительностью, что, кажется, его рука с щеткой просто исчезла, превратившись в неровный круг. В любом случае Розалинда потеряла к этой забаве интерес, прошла, босая, в пустующую закрытую детскую - мишка все еще лежал на прежнем месте, там, в пыльном углу. Она, преодолев неприятные ощущения несбывшегося прошлого, подняла его, отряхнула от пыли, вернулась в свою спальню, прижала к себе, да так и заснула, не отвечая на осторожные вопросы слуги, который понял, что напрасно поторопился с завтраком.
========== Часть 7 ==========
Но все-таки настало пробуждение, она помнила, что наверняка видела сон, она и не подозревала, скольких людей ее возраста мучила боль в статусе вопроса, поэтому считала себя всегда особенной, несчастной, а вот сны ей виделись обыденные, пустые мультфильмы, картонная реальность…
После всего церемониала с новым завтраком, Цетон, наконец, услышал приказ отправляться в путь, выяснилось, что раздавленная машина принадлежала матери хозяйки, как и квартира. Что творилось в офисе, предстояло выяснить.
- Возьмем такси… - рассеяно припоминала, что есть в человечьем внешнем мире, Розалинда, понимая, что порядком отвыкла от него за текущие три года. Игрушечного медведя она отчего-то взяла с собой.
- Возможно, для наших целей неплохо взять машину напрокат, впрочем, я уже обо всем позаботился, не утруждайте себя такими мелочами, - поклонился Цетон, расправляя воротник нового, теперь нежно фиолетового, пальто госпожи, но, очевидно, мыслил об ином, повторяя раз за разом, контракт за контрактом: “Да-да, мелочи. Но именно мелочи делают нашу жизнь, точнее, их жизнь, людей. И как легко они продают и разменивают вечность ради мелочей”.
Новая машина тронулась, на лице слуги порой проскальзывали следы этой его извечной мысли. Он, как и накануне, поглядывал на хозяйку в зеркало заднего вида, та, как и накануне, сползла киселем вдоль сидения, смотрела, неудобно вывернув шею, с праздно-безразличным любопытством, как в телевизор, в окно, ныне прижимая к груди запыленную старую игрушку. Цетон заинтриговано поинтересовался:
- Сия вещь, которую вы имеете удовольствие держать в руках, имеет для Вас некое символическое значение?
- Да, - коротко, как будто испуганно, отозвалась Розалинда, добавив тихо: - Она еще моя, из моего детства. Я была уверена, что они избавились ото всех моих вещей, дабы не печалиться при взгляде на них. Я, наверное, как будто умерла для них. Обо мне, наверное, старались как можно меньше говорить, а если и говорить, то, видимо, вполголоса. Да и что они могли сделать… А я за мертвенный покой на земле продала ведь вечность?
Цетон деликатно отмалчивался, все еще не раскрывая страшной тайны, словно боясь, что сорвется его некий план, который иногда сверкал отражениями волчьих зрачков в застывшей памяти веков его неподвижных глаз, пока что предоставлял госпоже свободу для измышлений о своем конце.
- Впрочем, вы не знаете наверняка, что послужило причиной развода ваших высокоуважаемых родителей, и тем более не можете знать, как о вас отзывались в последнее время, - вскоре заметил водитель, выбравший на этот раз извилистый путь по одному ему ведомым закоулкам.