- А, и ты считаешь, это отменяет факт того, что ты нарушил запрет? Мог бы разбудить меня, - намеренно издевалась, “переливая из пустого в порожнее”, девушка.
Но тут Цетон придвинулся к ее уху, на нежной коже раковины отразилось его дыхание, теплое, но внутренне леденящее, как из склепа:
- Во-первых, с учетом того, что было вчера (замнем для ясности) и вашего вчерашнего состояния, во-вторых, с учетом, если помните, обстановки заключения контракта и, в-третьих, факта моей непринадлежность к человеческому роду, считаю дальнейшее обсуждение бессмысленным и пагубным для общего дела. Я всего лишь ваш слуга, но я не могу выполнять приказы, которые навредят моей госпоже. Вчера вас нельзя было будить. Я счел возможным вам с сестрой делить одну кровать, учитывая настоящее положение вещей, поскольку в этом случае возможна более эффективная охрана вашей жизни и, разумеется, жизни вашей сестры.
- Разумеется? Так ты автоматически и всех моих родственников и союзников будешь также охранять? - заинтересовалась Розалинда.
- Охрана Вашей жизнь и здоровья - мой приоритет, однако в договоре условие об избавлении от боли, любой боли, а это значит, что при гибели Ваших близких, которая причинит вам, скорее всего, боль, я нарушу контракт.
- Вот как… - задумалась девушка, считая уже, что не стоило уж совсем плохо думать об исполнительном и обязательном слуге, а еще вспоминался смутно вчерашний поцелуй, невероятно сладкий, захватывающий, правда, казалось, что все произошло не на самом деле и не с ней, потому что ничего не изменилось в ней, не сдвинулось ни на миллиметр.
- Что насчет вашей матери? - напрямую спросил Цетон, видя, что Розалинда уходит снова в «самокапание».
- Сначала все улаживаем в детдоме, потом к ней, возьми много денег, - распорядилась девушка, вспоминая, что действительно стоит проверить, как обстоят дела с ее матерью, не грозит ли и ей опасность. Если она не сошла с ума, то тогда отчего ее просто заточили в клинике, а ее дочь, действительно ненормальную, не обладающую ни влиянием, ни правами на разоренный бизнес теперь пытаются убить? Кто та страшная, как выяснилось, женщина, какие преследует она цели? Мысли окутывала злоба и предвкушение убийства, убийства этого лютого невидимого врага, револьвер остался в коридоре, Цетон перезарядил его и, когда все собирались, отдал снова госпоже, даже не говоря, что их снова могут ждать большие неприятности.
- Придется подождать, пока подадут прокатный автомобиль, вчерашний остался на вокзале.
- А он не станет уликой? - испугалась Розалинда, понимая, что их может уже искать полиция.
- Доверьтесь мне. Все подозрения будут отведены логическими несоответствиями в следствии, - заявил Цетон, бережно и нежно застегивая короткое пальто Алины, что вызывало в Розалинде новую ревность, поскольку казалось, что вокруг младшей скапливает больше его внимания. Вообще, девушка пока не могла заметить, но окружавшие и появлявшиеся в жизни люди так или иначе оживляли ее, пробуждали нечто совершенно непредсказуемое и новое в незаурядной личности. А Цетон пока как будто не торопился “обновить лед”, как будто безукоризненно соблюдал рецептуру приготовления какого-то экзотического блюда, когда в середине приготовления оно не напоминает нечто пригодное для пищи, а в итоге оказывается сущим шедевром, впрочем, Розалинда бы и не подумала, что кто-то так цинично судит о людях. Хоть она и отрицала, но все же в ней все еще оставалась некая вера в людей, в возможность перерождения в поисках Ответа, теперь, конечно, вера только в тех, кого она считала людьми, а, как выяснилось, не все попадали под это определение, исключая внешние признаки.
========== Часть 11 ==========
Новая машина не заставила себя ждать, хоть и пришлось платить штраф за брошенную первую. Цетон, предварительно с опаской проверив на наличие бомб, учтиво открыл дверцу автомобиля, любезно приглашая барышень войти в салон, сам занял с проворностью таксиста место водителя, и вновь началось путешествие по больным артериям города. Розалинда, оттененная в двойном отражении серым небом, рассматривала себя в стекле, не замечая однотипных зданий города, бессмысленного нагромождения разностей одинаковых домов, новых, “креативных”, старых, нелицемерно одинаковых. Алина быстро уставала, вскоре ее одолела бессильная сонливость и девочка, положив голову на колени сестры, как на подушку, без особенного раздумья, что это ее сестра или нет, заснула.
Розалинда поглядывала на Цетона, зная, что он снова скользит по ее лицу в зеркале мимолетными задумчивыми взглядами, словно постоянно что-то напряженно анализируя.
- Дорога обещает быть долгой? Вот опять встали… - не желая размышлять о проблемах, все же не испытывая настоящих эмоций, начала Розалинда с почти театральной паузой-вдохом: - Можно с тобой и поговорить снова.
- О чем вы хотели говорить, госпожа? - охотно поинтересовался Цетон, готовясь к новому спору, которые для них обоих являлись чем-то живительным, сладкой иллюзией борьбы в отсутствие идеалов и личности.
- О контракте… Знаешь, почему я заключила контракт?
- Ради избавления от боли? - ощущая подвох в риторическом вопросе, отозвался Ворон.
- И от нее тоже, - размышляла вслух Розалинда, замолкая, вздыхая и, словно несколько обдумав, продолжая: - Но, все же я не спросила о цене, и пока не хочу спрашивать. Просто я подумала: все нам дается на время… Жизнь, счастье, любовь…
- Любовь еще надо воспитать, как говорил Фромм, овладеть искусством любить, - противоречил своей приверженности Фрейду Цетон, на что Розалинда удивилась:
- Ты же за товарища Зигмунда, у него любви вообще не было.
- Я? Я уже говорил, что релятивист, но сотрудничество с Фрейдом не несло для меня возможности выражения собственных идей, которые слуга и не имеет права выражать. За Фрейдом, за его ложью, устремился весь мир, я с его помощью неплохо раскачал историю и мораль людей.
- И ты говоришь это без всякого стыда?- мрачно прозвучал глухой высокий голос собеседницы, шоссе совсем стало Розалинда, отвернувшись к окну, постукивая длинными пальцами по крошечному подоконнику, другой рукой поглаживая волосы сестры, продолжала, горделиво и надменно вскинув голову: - Хотя, какой стыд может быть у Ворона.
- Именно, - кивнул Цетон, старательно пытаясь перестроиться в левый ряд: - Влияние на людей, Ворону нечего больше желать, впрочем, так же как и Семарглу, важен знак этого влияния.
- Что ж… У вас эффективнее выходит, чем у Семарглов… - сухо и правдиво констатировала Розалинда, никого не оценивая своим замечанием, возвращаясь к теме разговора одной невольной фразой: - Что ж… Все довольно, все счастливы…
- Да, вы правы, быть счастливым всю жизнь невозможно… - как будто не перебивая себя, продолжал серьезным тоном невесело и обстоятельно Цетон, нотки жестокости и цинизма зарождались в его интонации: - Впрочем, не кажется ли вам, что человек слишком запугал себя идеалами и ценностями, забыв, что уже счастье - отсутствие боли.
- Так ли? Иногда боль спасительна… Но ты же за Фрейда, а не за Франкла.
- Госпожа, за что вам так понравился уважаемый мистер Франкл? В его теории нет ровным счетом ничего от психологии. Помогла ли вам хоть раз психодрама и логотерапия? Кажется, нет. Да и вообще, возможно ли себя представить на смертном одре, не побывав там?
Он так говорил, как будто побывал (возможно, и побывал при превращении в Ворона, если оно имело место, Розалинда могла только догадываться).
- А все-таки я не животное, не чудовище, да и как вы с ним додумались до объяснения всего и вся эросом и либидо? Кстати, танатоса ты предложил?
- Разрушения… Да, госпожа, именно я. Саморазрушение… Но все же методом Фрейда удавалось вылечить явные психические расстройства, а по методике Франкла возможно помочь лишь людям, страдающим незначительными комплексами и временными отклонениями.