Одиночество рождало чудовищ. Поезд готовился к отправлению, Розалинда по-детски злилась, еле-еле найдя перрон, впрочем, она считала, что все будет хорошо, потому что ничего нет, на самом деле ничего нет. Она отвергла Вопрос, только порой во сне вновь мнилось ощущения саморассмотрения через чужое бытие. Издалека, в темноте…
Странные существа ее окружали, вернее, все они звались людьми, но она как-то не воспринимала их, как и себя. Она в содействии заморозки ограничила мнение при восприятии только внешними параметрами выгоды, не пробираясь в сердцевину, а раньше, кажется, умела насквозь ощутить человека, возможно, в этом и заключался Ответ, но ведь в них обитал тот же Вопрос, а, значит, они только усугубляли боль. Так она их и возненавидела, кажется, впрочем, она-то теперь точно не могла определить.
“Вот сейчас я единое, но я всего лишь лед и в любой миг распадусь тысячью остро ранящих осколков. И что так все стремятся к единству? Одной тоже неплохо… Где там слуга уже?” - размышляла, сидя в купе у окна Розалинда.
Поезд отправился, Розалинду охватила тревога. Она бы наслаждалась своим нынешним одиночеством, она всегда его любила, даже одиночество без свободы - без разницы на воле или за решеткой - все равно никто не мог ее понять. Только не с таким количеством врагов, не с их щупальцами спрута, желающим проникнуть во все ее сокровенные уголки одиночества. Они выводили из равновесия… Раздражало.
Наконец появился Цетон, торопливо прошептав:
- Скорее, пока не пришли проводники. Вон те двое, на платформе.
- Не вижу, ну хорошо, ты их вычислил, и этого достаточно, - отозвалась неуверенно Розалинда, понимая, как жутко сливается в одно лицо толпы весь этот “хаос лиц”. - Веди.
- Поезд тронулся. Необходимо, чтобы они поверили в наше отправление, - торопливо говорил вполголоса Цетон.
“Те двое на перроне… Не знаю, что это, но это непреодолимая жажда убийства, как у неупокоенного мертвеца, она смотрит на меня из темноты моей пустоты, она и есть зверь, она вскипает в крови, отзываясь сладостью на языке. Я хочу, чтобы они были мертвы… - вдруг ожесточенно и пьяняще довольно окунулась в свое прошлое безумие Катарина, ах, снова новое имя пришло ей на ум… Она не ощущала своего бытия, сложно описать, каково это, не ощущать бытия на протяжении многих лет, сознавая и вспоминая прошлое его ощущение, не испытывая при этом и тени былой радости. Катарина? Из “Укрощения Строптивой”? Вполне подходило для зверя внутри… Вот и пустота обрела имя.
Розалинда заставляла себя вернуться, но все меньше воспринимала реальность происходящего, лишь для вида, себе для вида, играя волнение, переживания… Мысли, подобно бездонному бесконечному и бессмысленному океану расплескивались везде великолепно неосознанно и четко.
“И все-таки зря я живу… Зря… Ничего не осталось в этой жизни для меня. Меня не предали, мне просто всегда рубили крылья… А потом отняли все книги”, - равнодушно и бесстрастно рассматривала наконец замеченных шпионов за окном Розалинда, спросив у Цетона:
- А где же попутчики?
- Госпожа, это ведь купе на двоих. Я предлагал взять билеты на каждого по купе, однако вы отказались, сославшись на непродолжительность поездки.
- Ну и отлично, пусть поезд разгонится, они должны поверить в достоверность отправления. Ты же не потеряешь их из виду?
- Сделаю все, что в моих силах, - ответил Цетон, но при этом странно улыбнулся.
- Мне кажется, твоих сил больше, чем ты показываешь.
- Возможно. Впрочем, уже пора, вы готовы, моя госпожа?
- Мне все равно…- Встала с места Розалинда, не умевшая ныне скрывать улыбку чудовища Катарины.
- Еще рано. Подождем еще минуту-другую. Они провожают нас взглядами. Наглецы… Значит, Катарина? Ваше третье “я”. Интересно, сколько раз вы от себя убегаете. Осмелюсь спросить, раз уж обратной дороги нет, отчего вы не хотели быть собой, госпожа? - задумчиво поглядывая на безвольно висящие руки Розалинды, поинтересовался не менее отвлеченно Цетон, угадав мистическим образом новое имя девушки, вернее, некого неописуемого в ней, а она ответила:
- Меня нет, кем мне быть? Ничем?
Он не понимал? Так казалось, хотя, напротив, Ворон престранно полуулыбался, словно лелея что-то под покровом страшной тайны, тайной являлась сама госпожа, но ее уже не тяготили вопросы.
- Я вас понимаю, очень даже понимаю, хоть мы и остаемся идейными оппонентами, - интригующе, но растопляющее доверительно говорил он, ссутулившись напротив, пытливо выдвинул голову вперед на перепутье скрещенных пальцев в оформлении пик острых колен, придававших сходство с хищной птицей, Розалинда, все ожидая сигнала, продолжала: