Она отвернулась, пытаясь смотреть на родителей, но не выходило — безымянная смотрела из зеркала через отражение россыпей длинных волос. «Уберите ее, уберите зеркало, уйдите! Уйдите! Уберите!»
И два слова уже повторялись постоянно. Проклятое зеркало! Проклятое отражение! Она не выдержала, вскочила и проворнее дикой кошки подскочила к зеркалам, со всей силы своего хрупкого тела ударила по ненавистному стеклу, которое услужливо повалилось окровавленными осколками на пол. Подбежали санитары, Лилия тяжело дышала, повторяя:
— Это не я там, это не я, не я, не я!.. Кто это? Кто это? Это не я!..
Холодная игла, проткнув острой болью кожу, ввела успокоительное, все произошло на глазах у растерянных родителей. Мать отвернулась, отец остолбенел. Лилия не сопротивлялась, агрессия не проявлялась иначе как ненависть к своему отражению, из-за чего вскоре она уже даже не могла пить чай из непрозрачных чашек, ужасаясь и этого, искаженного силуэта… Зеркала. Стоп! Ведь в лечебницах не вешают зеркал. Она била в стену, колотила в непробиваемое окно? Или все ей чудилось? Она отражалась в осколках своей пустоты… Кто-то вколол в вену успокоительное. Все померкло.
Вскоре Лилия узнала, что из-за непонятного инцидента ее, конечно же, не выпишут. Впрочем, она не надеялась, понимая, что хуже становится не из-за обстановки. Она совершенно четко сознавала, что Вопрос засел у нее в голове… Дни смешивались с ночами, часы с секундами. С большим опозданием, как водится в лечебницах для душевнобольных, она узнала о том, что родители развелись и почему-то разделили детей. Странно, дико, слишком жестоко. Маленькие брат и сестра оказались разлученными расстоянием «двух столиц» — Москвы и родного Санкт-Петербурга.
Приезжал уже только отец, мать, кажется, не выдержала. Все равно Лилия почти не реагировала на появление вроде бы близких людей, они становились бесконечно далекими от нее, как и весь внешний мир. Внешний, цельный, не подверженный коррозии Вопроса, но вызвавший, как демона, пустоту. Она все меньше общалась с этим холодным и спокойным внешним миром и отцу отвечала односложно, глядя невидящими опустевшими глазами в окно.
«Снег нападал или сажа? Сажа… Перья. Кто ты? Где ты?»
Слова опадали обрывками. То ли боль, то ли опьянение успокоительными довели Лилию до последней степени отчаяния. О суициде она никогда не думала, и думать не хотела. К чему? Там, после — холод и пустота. Какая тогда разница? Ответ уже казался призраком, она больше не пыталась бороться, острее и острее с каждым разом ощущая выпадание из самой себя, вне самой себя, за саму себя из никого в никого. «И это лицо чужой девочки в зеркале…»
Когда-то давно, когда ее еще допускали до Интернета, она пыталась найти, что значит видеть чуждое лицо в зеркале, но натыкалась лишь на толкование снов. Между тем ночные видения становились все короче, хотя оставались единственным пристанищем. Усталость сдавливала все сильнее, подкашивались ноги. Лилия медленно переносилась в мир привидений… Или все еще длилась встреча с отцом?
— Уходи, отец, я устала… — несколько покровительственно отозвалась Лилия. Сочувственный взгляд более удачливых посетителей уничтожал отца, он не мог больше говорить и уходил, все еще молодой, красивый, не мучимый вопросами. Вскоре его визиты стали крайне редкими. Деньги он все еще переводил, но говорить уже не пытался.
Лилия чувствовала, что он нашел себе новую женщину, но никто ей ничего не сообщал. Но это не волновало: отчаяние заполняло ее все сильнее… Что такое Ответ? Где же он? Не могло быть так, что его вовсе нет? Но как найти средь людей и в себе ответ на вопрос без слов? Слова не слушались, наводящие вопросы не помогали, личный психиатр все больше злил.
Все закончилось тем, что она набросилась на него, здоровенного, румяного мужчину и начала душить своими цепкими, как у кикиморы, бледными пальцами, хотя, конечно, борьба длилась недолго. Ее победили и определили с того дня как буйную, изолировав для наблюдения от окружающих. Она не сопротивлялась, крикнув только раз: «Вся ваша психология хрень полная!»
Она никогда не ругалась бранными словами, этот единственный, первый и последний, только доказал, насколько глубоко зашло разложение личности и исчезновение локуса контроля, как это называли. Кто-то, где-то, когда-то. «Оно» и «Я» сталкивались сквозняком ветров вдоль сомкнувшейся трубы, уже без всяких выпадений в социум.