- Ведь это вы похитили девочку, а теперь одумались, - проскрипела странно она, как будто весь мир принадлежал ей, ее власть в этом потерянном минимире действительно пугала.
- Сударыня, как вы могли подумать такое? Зачем же нам похищать родную сестру Лилии? - с эффектом легкой укоряющей и восхищенной недоуменности произнес стремительно Цетон, кажется, сам едва не скрежеча зубами от желания убить бульдога. Да-да, убить той самой леской, но вместо того он украдкой выдвинул вперед из-под пиджака несколько толстых пачек с купюрами, таких, что пустые глаза женщины засветились стеклянным блеском, когда в осколках пивной грязной коричневой бутыли, раздавленной на шоссе, отражается свет несущихся бешено мимо фар. Таким образом, через непродолжительное время проблема оказалась разрешенной, осложняемая только обещанием наблюдать за дальнейшей судьбой девочки, весьма похожим на правду, ибо не судьба ребенка заботила бульдога, а обычная возможность под угрозой вытащить с богатых еще денег, обещавших пойти уж явно не на нужды тех детей во дворе. Потом у Алины спросили, остались ли у нее какие-то вещи, она кивнула, впервые за долгое время улыбнувшись, когда ей сообщили о возможности более не возвращаться в этот казенный дом, но неказенных вещей уже почти не оказалось, а искать и отбирать их у ничего не имеющих, с робкой надеждой, что таким образом они в будущем не станут воровать, казалось бессмысленным, хотя Розалинда чувствовала себя, благодаря Цетону, спасателем, спасателем у которого есть хоть какая-то власть, какой-то частью души и разума она сумела ощутить радость, смешанное с желанием усыновить и удочерить через два года всех этих бедных детей, но… Они смотрели все так же потеряно и вопросительно, а в радость вмешивалась горечь невозможного… А почему невозможного - неизвестно, наверное, не хотелось иметь дело с плохими людьми, а попытаться вырастить из них хороших не хватало таланта… Так или иначе, садясь в машину Розалинда едва могла побороть всеобъемлющее чувство вины перед ними всеми, отчужденными от всей настоящей любви кроме взаимовыручки. Но чем дальше уносилась в пространстве города небольшая территория детдома, тем легче становилось Розалинде, тем лучше она сознавала, что ничего не произошло от этих взглядов, произошло великолепное - Алине теперь всегда будет с ней, какой-никакой, но родной сестрой.
Но девушка никак не могла осознать, что не дает ей покоя помимо грозящей прямо сейчас встречи с матерью, что пугает предчувствиями и знамениями будущего, тогда вспомнила: “Мой брат… У меня же еще есть брат, а я оставила его там, в Питере, хотя первым делом могли бы забрать его. Тогда я еще совсем не наладила связи с внешним миром и полностью зависела от Цетона, и он повез меня именно сюда, как будто все распланировал по ходам. А не так ли? Знаешь, Цетон, проклятый Ворон, если с моим братом хоть что-то случится по твоей вине, я клянусь, я убью тебя! Не знаю, как убить Ворона, но тебя убью. Какую бы игру ты не вел, не впутывай туда детей, особенно моих брата и сестру!”
- Вернемся домой, госпожа, время уже обеденное - послышался мягкий голос Ворона, который, кажется, как в раскрытую книгу, глядел на черты лица Розалинды, не без интереса угадывая, о чем она думает, несмотря на всю статичность ее сдержаннейшей мимики, гнев в ней, кажется, выражался особенно ярко.
” Вот и хорошо, - подумала она: - Вот и знай, что тебе грозит в случае неповиновения… Хотя, о чем это я? С его-то силой, я же просто человек, без жизни, без любви, без права выбирать, похожая на смерть, мне нечего сказать…”
Алина все еще не произнесла ни слова, но нежное личико ее уже пару раз озаряла робкая улыбка. Она осознала, что теперь имеет право остаться навечно с сестрой и Цетоном, но, что еще хуже, сам Цетон, кажется, привязался к ней едва ли не больше, чем к своей вечно недовольной и подтрунивающей хозяйке. Вот это уже доводило Розалинду до бешенства: ” Да какое он имел право? Может, она тоже часть его игры? Кто он вообще? Это ощущение злости все больше рассеивает туман в моих мыслях. На что я подписалась вообще тогда? Вот так всегда! Когда происходит нечто решительно важное, я нахожу себя в состоянии сна наяву и не боюсь необдуманных решений, а потом с ужасом анализирую их последствия”.
Между тем, Цетон стремительно накрывал стол, раскладывал лучшие приборы, которые по русской традиции в обычной жизни никогда не используют вне зависимости от уровня обеспеченности, как будто окружая себя музейными экспонатами. Тогда же Розалинда заметила, что Алина застенчиво украдкой улыбнулась Цетону, кажется, забавляясь его грациозными движениями, но, что повергло в бешенство хозяйку, Цетон бессовестно тепло ответил такой же едва ли не совершенно искренней улыбкой, как будто присутствие девочки оживляло не только застывшие во льду чувства Розалинда, но и его собственные. Тогда госпожа подозвала слугу и, угрожающе сжимая в кулаке серебристую вилку наголо, прошипела ему на ухо: