Стальная птица отверзностью свода уносила полукругом из колодца сквозь океаны и гряды снежного солнечного царства бегущей неподвижности.
“Это не Лилия уже… Может, умерла моя девочка, а это явилась тень ее спасти нас?” - думала мать, глядя на след самолета в небе, не зная наверняка, но сердцем чувствуя, что этот Розалинды.
- Как думаешь, что она о тебе подумала? - спросила обыденно и скучающе Розалинда.
- Ровным счетом, ничего… Мы скоро вернемся, я надеюсь, - ответил Цетон, отводя глаза, словно боясь встретиться взглядом с госпожой.
- Вау! Ворон отчаяния надеется, вот так оксюморонтика, - скептически криво улыбнулась Розалинда, как будто эти злые чары ложились лишь под оголяющим покровом дня, так странно и мучительно спадая по ночам, подобно дочерям болотного царя. Облака вились неделимостью, Розалинда откинулась в мышиный сумрак кресла, расстегивая страхующие ремешки. Полет внушал ей ужас мгновенной и непредсказуемой смерти, как страх и испуг, в обычной жизни что - машина сбила, испугался, если же успел, а страх пред неизбежным теперь ощущался лишь сильней, ведь Вороны не летали.
” Вот и вечность насыщенными кругами летит за окном, словно смерть между нами, когда самовоспроизводится безумие одиночества. Кто я, скажите мне, где мое пророчество? Среди тех, кто либо сам себе противоречит, либо лицемерит. Кто-то упал, не встретился…»
А стальные крылья сквозь раскинутое поле примяли тенью лес и срослись неподвижностью с сумрачным платом асфальтового полотна в бесконечном хаосе материи. Вот снова дома, а дома нет.
- Мы не вернемся… - проговорила медленно Розалинда, когда Цетон снимал два узких чемодана с ручной клади полок: - Я не хочу, мне некуда. Как думаешь, что она хотела из меня сделать? Почему всегда рубила крылья? Каково же это… всегда слушать, что ты старательная посредственность, ничем ее не удивить, она не слышит себя… Но все равно, мы по первому зову помчались спасать ее, все-таки я ее продолжение. Лучше уходить, не прощаясь…
Очередь текла текиловым бегом через опьянение суеты сотен ворот и туннелей, сквозь стекла видимости самолетов, громадин, плавающих в айсбергах быстрого перемещения. И чем больше изобретали все более скоростные машины, тем больше осознавалось, что ехать некуда.
- Прошу… - как-то рассеянно отозвался Цетон, приглашая войти госпожу в такси, казалось, в душе его происходила некая борьба, сомнения и вопрос цены. Розалинда мертвела покоем, все отпущено, все оставлено, осталось две цели, две цели, как шах и мат, но кто бы знал, да кто бы знал, что за доской еще весь мир, как Индия за Македонией и дальше.
- Куда теперь, готовы документы? - спросила тихо девушка впервые сидящего рядом на заднем сиденье слугу.
- Да, госпожа, - отвечал механически сухо Цетон.
- Так, может, лучше б мать приехала за ним?
- Опасно, враг здесь рядом, но не бойтесь, не сейчас.
- Я - Цель?
- Возможно, но вы теперь не просто цель. Я должен вас оставить ненадолго, возможно, кто-то следит за нами.
- Я тоже ощущаю, как много Воронов вокруг, я чую гниль, я как иная, все после встречи с ней, она ведь я, а я ее не ощущаю, как будто нет, как будто сломан путь. Едины, но чужие, пусть с молоком - без меда. Амброзия для солнца, трупы для червей.
- Ваш голос стал иным, и вы сама иная.
- Мой страх исчез, как можно страхом жить, тревога бытия дошла до края, вкусила вдруг его и не могу забыть. Может, она не ведала счастья? Хотела, чтоб разрослась семья, нас стало трое детей, а на самом деле отец и мать так и оставались чужими… Она как будто обвиняет теперь меня, теперь ведь я иная, ушла я от нее, ничто не объяснить. Я в детстве помню, что научилась влюблять в себя, тащила у других, а, в сущности, не видела родных. Вот снова город мой - дожди, заливы, сфинксы, тень узких улиц, двери у метро. Вот город мой, но город ведь не дом, дом там, где я, все стерто. Что дал мне город, родина моя?
- Все сила Ворона, вы не вините мать.
- Я не виню, я просто знаю, ведь Ворон на отчаянье клюет? Кто я теперь?
- Иная, прекрасная, вам неземные песни петь… Ответьте, вы б хотели власти? Весь мир, все царство от зари до ночи?
- Зачем мне мир? Хоть мир ты обойди весь - ответа нет… Мы все одни. Юла кружится, много их, как остановится одна, так горе для других, а то, что все едины…
- Как можно знать? Но что же, мы на месте.
- Давай скорее, я не выдержу еще раз, без сарабанды только, эти взгляды… Ты возомнил себя Пигмалионом. Кого ты лепишь, мне ответь? Играешь в собственные формы.