Кто бы только знал, что теперь творилось в ее душе. А вот ничего! Ничего. В том-то вся беда, что абсолютное ничего, чувства стерлись мистическим ластиком, осталась механическая кукла разума без лишних эмоций. Боли не стало, как и обещал слуга, но, как она и предполагала, не осталось ни тепла, ни радости, ни раскаяния.
Договор скрепил узор татуировки, которую с недоумением обнаружили при обследовании врачи, спросили, откуда она, на что Розалинда не смогла внятно ответить. Впрочем, ей позволялось говорить: «Я мало помню о прошедшем периоде…»
Однако выпускать ее не торопились, слуга куда-то исчез в день заключения сделки, прямо сквозь закрытую дверь изолятора, видимо, никем не замеченный. Розалинда начинала злиться на его отсутствия, злость оказывалась совершенно иной, нежели раньше. Это чувство вскипало мелкими пузырьками недовольства капризной барыньки, которую заставляют ждать, тратя ее драгоценное время. У Розалинды накопилось немало дел и вопросов, обыденных дел и суетных вопросов к окружающим. Но она не просила не раскаяния, не воссоединения, а мести…
========== Часть 3 ==========
Но вот, наконец в клинику пришел высокий, статный, богато - хоть старомодно - одетый молодой человек, преподносящий гордо небрежный взгляд зеленых, если так позволено выразиться, немного волчьих глаз, смотрящих вне зависимости от роста предмета на все сверху вниз, высокомерно и до неприличия своим величайшим снисхождением покровительственно. Кто бы с ним ни заговорил, он сразу же реагировал, но неторопливо, без суеты и с соответствующим пафосом своего скромно скрытого величия: сперва морщил недовольную мину, слегка искажая контуры своей упругой бледной кожи, скучающе искривляя губы и отвечая, как правило, медленно и с тоновой расстановкой акцентов на каждом слове, а то и в одном слове по несколько раз, словно объясняя некую назидательную и предельно простую истину нерадивому ученику, который бы ее иначе не понял. Да в общем-то достаточно “лояльный” учитель и не надеялся на его понимание. Таким же манером повел этот скромный аристократ и свой разговор с главврачом клиники относительно давно уже содержавшейся и, казалось, безнадежной пациентки по имени Лилия. Однако теперь его слова подкреплялись совершенно подлинными документами и доверенностями насчет опекунства, лечения у частного и широко известного в узких кругах специалиста, которым как раз он и является, инкогнито лечащий богатых пациентов по просьбе их родителей.
- Понимаете ли, уважаемый доктор, - говорил молодой человек со странным, почти неестественным французским акцентом, поправляя небрежно изредка падающую на глаза волнистую длинную прядь ухоженных безупречно подстриженных все также старомодно коричнево-пепельных волос и пристально буравя несколько опешившего и неговорящего доктора взглядом пронзительных холодных глаз, - я бы не хотел раскрывать свое происхождение, но… скажу одно - я представитель одной очень и очень древней и по сей день весьма влиятельной фамилии. Но, так сказать, мой альтруизм не позволил мне развеять в юном возрасте свои таланты по ветру и бессмысленно наслаждаться безбедным существованием. Политика же меня не привлекла, ибо наша фамилия никогда не любила публичности, а помощь людям, несчастным, потерявшим надежду бедняжкам, показалась намного более полезным жизненным призванием. Мы ведь с вами в этом похожи, не так ли доктор?
- Я не спорю, помогать людям - благое дело, - уже немного робел пред властным посетителем доктор, как будто мало помалу съеживаясь под пристальным немигающим взглядом диковинного зверя, но совладав с собой, добавил категорично:
- Однако вы не являетесь родственником пациентки, спрашивать у нее нет смысла, а мне нужен соответствующий документ о том…
- О! Не волнуйтесь, не волнуйтесь, с бюрократическими издержками все в порядке. Извольте изучить, если желаете. Впрочем, в паспорте нынешняя, в целом, ненастоящая, лишь юридически верная, фамилия нашей семьи, впрочем, все дело в извечной конспирации, но это не мешает в, как вы выразились, благом деле. Бедняжки, бедняжки, потерявшие надежду…
Посетитель продолжал заливать дурманным елеем мысли доктора, который внимательно изучал всю документацию, не зная, как проверить ее на подлинность, и вспоминая, кому позвонить, в тоже время ощущая какой-то подвох, и дело здесь состояло не в “конспирации”, никак нет. Но в чем? Вскоре от повторяющихся нравоучительных и с виду жутко правильных слов аристократа, что все больше выступало сквозь его “инкогнито”, стало совершенно тошно, думать не удавалось нисколько, а сказать: “Заткнитесь, пожалуйста” язык бы не повернулся под страхом смертной казни, кстати, страх от чего-то все больше заполонял комнату. К чему бы? “К чему бы” - мыслил доктор, проверяя штампы доверенностей вроде как от отца и от матери, помеченных разными городами, что не удивляло, о чем еще не догадывалась бедная Лилия.