Помимо всего что-то заставляло еще и торопиться, будто вера в знатность фамилии, ничем пока не подкрепленная, не позволяла заставлять родовитого субъекта слишком долго ждать. Доктор уже злился на себя за детскую доверчивость. Он должен во чтобы то ни стало получить прямые доказательства того, что пришедший не авантюрист из первой питерской подворотни. Вот уже мужчина (вернее, почти старик, но обычно очень грозный старик) поднял серьезно и решительно глаза, надвинувшиеся из-за очков-половинок в золотой оправе на незваного гостя. Однако победный штурм Бастилии сломался на поперхнувшемся горлом звуке первого не сформированного слова под острыми изумрудными иглами-буравчиками, которые высверливали самую настоящую дыру в седой умной голове, расщепляя половинки мозга и перебирая все заполненные информацией извилины. Ох, какой ужас сковал бедного доктора от этого взгляда! Такого ужаса он не испытывал даже в молодости, когда один раз оказался случайно по чьему-то недосмотру или же злому умыслу запертым с буйным, над которым ставили эксперименты добрые советские ученые, опоясав всю его больную голову проводами и электродами. Тогда-то врач поплатился сломанной в двух местах рукой и ушибом позвоночника, который с годами все больше о себе напоминал, а сейчас он осознал, что с легкостью поплатится сию же минуту жизнью, если в планах благодушного с первого взгляда, но страшного человека пойдет что-то не так. Ушиб и рука начинали нервно ныть, как бывало при приближении сильной бури, шторма. Глаза, окунавшие его в пропасть мрака, представляли две бездны из разноцветного, не отражающего света, хаоса и тьмы, похожего на расколотый взрывом вражеской бомбы витраж.
- Надеюсь, все в порядке, а то я иногда, знаете ли, такой рассеянный, надеюсь, с годами хоть поумнею… - как будто смеялся, извиняясь человек.
- Да, все в полном порядке, можете забирать Розалинду, - проговорил придушенным фальцетом раба доктор, воля субъекта была сломлена, и он назвал Лилию ее новым именем, не зная его, в конце концов, он, как будто утешая себя, добавил: - Я надеюсь, вы поможете ей. Она… не заслужила, добрая девочка. Не заслужила она таких страданий! - вдруг воскликнул в порыве какого-то всеобщего раскаяния за все эксперименты и профессиональное безразличие всей его долгой жизни доктор и стих, стыдливо и испуганно разложив на столешнице веером длинные костлявые пальцы в складках старческой кожи. “И это была жизнь?” - подумал он, как будто в этих складках и затерялись все события его судьбы. - Какая ж это была жизнь?”
А незнакомец ушел, на прощание перекинувшись парой дико умных фраз о Фрейде, как будто зная его лучше всех психологов и биографов вместе взятых, хотя возможно, это так казалось только доктору, который раболепно отвечал, ощущая, какое облегчение несет каждый шаг, отделяющий от него нежданного пришельца.
Встреча Цетона и Розалинды не содержала должного восторга, но все поняли, что они друг друга достаточно неплохо знают, конечно же, немного удивились. Откуда? Ведь бедная девочка провела в клинике больше трех лет, а до того никто и никогда не водил ее к психиатрам. Однако, учитывая социальное положение ее семьи, можно было сделать вывод о том, что с представителем знатного рода некой страны они были знакомы в ином качестве, не как пациентка и врач, а как добрые друзья… Ох, знали бы правду все эти люди, возможно, они бы сумели что-то предпринять, хотя… не смогли бы. Да и жертва сама попросилась в клетку, мышеловка захлопнулась, мышь не удивилась, когда ее понесли прямо в голодную пасть к коту…
Прошел всего один день, а Розалинда уже узнала колоссальное количество новостей, невеселых новостей, и дело здесь было даже не в плачевном обычном положении мировых дел. Хуже всего, что она узнала о разводе родителей страшную правду. Отец завел себе любовницу, а брата, ее младшего брата, должно быть, с такой же неустойчивой психикой, вероломно сдал в детдом по научению молодой раскрашенной и “ухоженной” стервы. Что стало с матерью и сестрой, Розалинда с Цетоном пытались выяснить, но кроме адреса из короткого разговора с новой «женой» отца больше ничего не удалось разузнать, стало быть, доверенности те у Цетона оказались на поверку «липовыми», как и весь его образ благодетельного аристократа.