Елизавета Дворецкая
Ворон Хольмгарда
Часть первая
Глава 1
Силверволл, накануне Зимних Ночей[1]
– Арни! Ну что ты там стоишь мокнешь? Я замерзла, пойдем домой!
Арнэйд куталась в плащ, отяжелевший от сырости. Дождь вроде бы не шел, но в воздухе зависла морось, одежда постепенно напитывалась влагой. Ноги застыли, пальцы заледенели. Хотелось домой, где тепло и сухо, пахнет горячими ржаными лепешками, пылает огонь в очаге, смолистый дым уходит под высокую кровлю. Поскорее бы сбросить плащ и кафтан, мокрые и тяжелые, и обогреться.
Арнор все смотрел куда-то вдаль, туда, где в роздыхе на восток от Силверволла текла за холмиками и рощами Мерянская река[2]. Она служила некой границей: на западном ее берегу лежал Бьюрланд и подвластная Хольмгарду часть Мерямаа, а на восточном раскинулись малоизвестные земли, которые здешние русы считали частью Утгарда[3]. «Мы здесь живем на самом краю Мидгарда, отсюда уже Утгард видать», – каждый раз, глядя в ту сторону, вспоминала Арнэйд слова давно покойной матери. Силверволл располагался на длинном взгорке над Медвежьим ручьем, и отсюда открывался широкий вид на окрестные выпасы, полоски давно сжатых нив, дубовую рощу, которая и дала поселению его мерянское название – Тумер. В теплую пору вид бывал довольно веселый, особенно когда скотина паслась на лугах, но сейчас любоваться было нечем: взгорки в блеклой траве, ручей в желтой высохшей осоке, черные ветки голых рощ, груды бурых палых листьев. Угрюмое вечернее небо давило, гнало под крышу.
Наконец Арнор повернулся и направился к ней. Глядя сквозь морось, как приближается его высокая, плечистая фигура, как он движется – спокойно, уверенно, как человек, полностью владеющий своим телом и не делающий лишних движений, – Арнэйд еще раз удивилась: в какого внушительного мужчину вырос ее брат! Во всей округе мало ему равных. Арнор был старше ее на год, но и сейчас в мыслях она нередко видела его большеглазым мальчиком лет восьми – каким запомнила в детстве. А он уже… настоящий великан, особенно в этих сумерках.
– На что ты там засмотрелся? – окликнула его Арнэйд. – У меня ноги совсем застыли.
Поверх шерстяных чулок на ней были носки-волосянки из конского волоса, почти непромокаемые, но холод стылой и влажной осенней земли уже добрался до пальцев.
– Просто вспомнилось… – Арнор не заметил ее досады. – Был какой-то вечер… или несколько, я не помню. Уже в самом конце, перед тем как мы до знакомых краев добрались. Тоже была морось, сначала дождь шел, потом вот такое, уже не дождь, а скорее туман, густой, хоть ножом режь. Мы плывем, налегаем, чтоб не окоченеть, все молчат… Говорить не о чем, осточертели эти рожи, эти весла, эта река, а деваться некуда. Вот совсем некуда, ты только представь – гребешь и не знаешь, будет ли что впереди, или мы уже в таком месте, где кроме тумана и нет ничего…
– Мокрая Морось… – прошептала Арнэйд, намекая на палаты Хель.
– Вроде того. Вокруг тихо, берегов не видно, только весла плещут, уключины скрипят… Слушаешь это, слушаешь, и уже не понимаешь, где ты, кто ты, жив или умер… Вот правда, кажется, что ты уже умер и будешь так грести вечно…
Он замолчал, не то оживляя в памяти это ощущение, не то стараясь его прогнать.
– Арни, перестань! – взмолилась Арнэйд и взяла его за руку – тоже влажную от дождя, жесткую. Его пальцы неподвижно лежали в ее ладони, не отвечая на пожатие. – Ведь прошел уже год, как вы вернулись! Вы давно дома, неужели ты так будешь вечно… грести!
– Я иногда думаю… Может, мы и правда тогда заплыли куда-то в Нифльхель. Нас потом оттуда выпустили, но часть…
«Часть души осталась там». Арнор не сказал этого вслух, но Арнэйд поняла. Она не смела возражать: ее братья вернулись с Хазарского моря не такими, какими ушли, и некая отстраненность поселилась в их глазах. Особенно у Арнора. Виги, младший, более веселого и легкого нрава, год спустя уже был больше похож на себя прежнего.
Что сделать, чтобы вернуть и ту, потерянную часть души?
– Пойдем! – с нежной мольбой произнесла Арнэйд и потянула брата к дому.
– Это было давным-давно, еще до того как Тородд конунг впервые пришел из Хольмгарда в Мерямаа и обложил племя мери данью…
В темноте холодный дождь усилился, звучно капало с крыш, постукивало в заслонки на оконцах. Но оттого еще уютнее было сидеть в полутьме, глядя на огонь в просторном, сложенном из валунов очаге посреди дома, ощущать запах смолистого дыма, уходящего под высокую кровлю. Ближе к весне любому опротивеет этот дым, но сейчас он, товарищ жаркого огня, разведенного в доме среди осенней промозглой сырости, нес блаженство, обещая защиту хрупкой человеческой жизни от губительных духов холода и тьмы.
1
Зимние Ночи – древнескандинавский праздник, дата начала зимней половины года, отмечался в конце октября. (Здесь и далее примечания автора.)
2
По средневековому обычаю, здесь «рекой» называется водный маршрут, который мог включать несколько рек с волоками; в данном случае имеется в виду Молога и часть верхней Волги.