-Надумала, — Ярослава выдавила из себя улыбку, — уговор есть уговор. Будет тебе и обещанная плата.
- Ну и славно, — старуха осклабилась, — значит, жду с подарком. Только сильно с ним не затягивай — а то я и сама могу прийти.
Она сыто рыгнула, потом засунула длинный кривой ноготь в рот, что-то выковыривая из гнилых зубов. Мох под ней вдруг расступился и древняя нечисть сгинула в болоте. Ярослава, дрожащими руками упрятав в сумку гребень, поспешила вернуться к ущелью по своим же следам, что еще виднелись во мху.
Возвращаясь к своим воинам, королева, уже полностью совладав с собой, довольно улыбалась: ее изощренный ум уже подсказывал славянской княжне как не только расплатиться с моховой бабкой, но и расчистить своему сыну путь к трону.
Распри наследников
— Все-таки он похож на меня, — улыбнувшись, король Атаульф с гордостью взъерошил волосы светловолосому мальчугану, не больше двух лет от роду. Он все еще цеплялся за юбку матери — высокой молодой женщины в красном платье отороченным по краям золотым орнаментом. Стройную шею украшало ожерелье из балтийского янтаря, среди которого неприметно затесался золотой крест с несколькими алыми камушками. Сам же молодой правитель Тюрингии носил алый плащ, отороченный мехом горностая, и золотую гривну на шее.
— Жалко отпускать его, — сказал Атаульф, переводя взгляд с ребенка на женщину, — наследник должен быть рядом с королем. Если бы герцог не настаивал на его отправке в Алеманию.
— Отец ведь уже объяснил, — терпеливо объяснила женщина, — в Турикуме Бадерих будет в большей безопасности, чем в Скитинге.
— Герцог Гибульд, похоже, ни во что меня не ставит, — с горечью сказал Атаульф, — если думает, что я не способен защитить сына в своем доме. И что за срочность такая с этим крещением — почему оно не может подождать?
— Потому что нас торопит король Нейстрии Хлодомир, — напомнил вошедший в королевский покой Гибульд, — он считает, что только крещение твоего сына станет залогом успешности нашего с ним союза. Стоит ли напоминать, что только в союзе с франками ты можешь объединить всю Тюрингию.
— Я это прекрасно помню, — сказал Атаульф, раздраженно глянув на тестя, — хотя мне и невыносима мысль, что мой сын примет Христа не от чистого сердца, а лишь ради удачного союза. Как будто наш бог — это товар на рынке, а не Истина и Свет.
— Когда Бадерих подрастет, он, конечно же, всем сердцем обратится к Христу, — примирительно сказала королева.
— И будет таиться от всех, скрывая свою веру? — бросил Атаульф, — как я? Мне и по сей день приходится участвовать в богомерзких обрядах перед кровавым идолом — как же, ведь я король, потомок Тюра. Лишь бы язычники, которыми я правлю, не растерзали меня за то, что я обратился к Истинному Богу! А мой сын принимает святое крещение не открыто, в отчине моего рода — тайком от всех, на чужой земле, вдали от отца!
Говоря это, он невольно повысил голос и Бадерих расплакался, испуганно смотря на отца. Герцог Гибульд повернулся к королеве.
— Брунгильда, дочь моя, — негромко сказал он, — тебе не пора собираться в дорогу? Оставь нас, ненадолго, с королем наедине.
— Как скажешь, отец, — Брунгильда улыбнулась пухлыми алыми губами, — если муж мой, король, позволит?
Атаульф досадливо кивнул и королева, ухватив за руку еще плачущего сына поспешно вывела его из королевских покоев.
— Все это временно, ты же понимаешь, — герцог повернулся к Атаульфу, — если франки помогут, тебе больше не придется считаться с мнением язычников и чтить идолов. А со временем, если будет на то воля божья — и вся Тюрингия обратится к Христу.
— Как-то плохо верится, — мрачно произнес Атаульф, — они все довольны своими богами. Что говорить о тюрингах и славянах — даже в вашей Алемании немало язычников среди знатных, о простолюдинах я и не говорю.
— Именно поэтому отъезд Брунгильды и Бадериха должен оставаться в тайне, — кивнул Гибульд, — ты прав, говоря, что и в Алемании, у твоего брата есть сторонники. Но все же у нас они слабее чем где-либо в Тюрингии, а значит, вашей семье там безопаснее всего. А когда придут франки — малыш будет под надежной защитой.
— Ага, в заложниках у Хлодомира — сказал Атаульф, отхлебнув вина из стоявшего на столе кувшина, — ладно, если по-другому нельзя — пусть будет так. Мне и самому станет спокойнее, если их не будет в Скитинге, когда сюда явится мой проклятый братец.