– Вот так Южный и Западный дома стали врагами. И похоже, это дошло даже до Кэйсоин.
Юкия посмотрел на Итирю, и тот устало кивнул:
– В общем, да. Наверное, ты уже понял, что Кимитика родился в Южном доме.
– А Акэру в Западном. Кимитика за старшего брата, Акэру за младшего.
– Ох, как все это запутанно!
Сигэмару, на которого разом вывалили груду фактов, вконец перестал понимать, что к чему.
– Значит, вот что получается: у папаши есть большое поле, жена и сын-наследник. Он заводит себе еще одну женщину, и у той рождается ребенок. Но этот младший умен и талантлив, поэтому первый сын пытается уступить поле младшему. Супруга против. Свои клювы начинают совать в это дело семья супруги и семья любовницы – и ой-ой-ой! Я правильно понял?
Итирю и Юкия примолкли.
– Эк ты все изложил…
– Но, по сути, он прав. Словами Сигэ, Кимитика – родня жены, а Акэру – наложницы.
– Во, теперь до меня дошло, – довольно сказал Сигэмару.
Тогда Итирю убедительно добавил:
– А ты все же лучше не лезь к ним. Хлопот не оберешься. Если можно не трогать то, что будет вонять, умнее всего вообще к этому не приближаться.
– Хм, и правда. Пока они сами нас не трогают, мы не должны ничего делать, – сказал Юкия.
– Ладно, если мы закончили, я пойду. Ну и выносливые же вы! – Итирю встал, пошатываясь, и Сигэмару только сейчас заметил, что сам весь покрылся потом.
Приятно было после купания вернуться в свою комнату и лечь пораньше. В центре комнаты поставили старую, всю в заплатах, ширму, отдав внутреннюю половину Итирю, а поближе к входу устроились Юкия и Сигэмару. Расстилая футоны[6], они болтали о том и о сем, и в конце концов разговор зашел о причинах поступления в Кэйсоин.
– Да, я бы тоже хотел послушать. Особенно про тебя, Юкия, – выглянул из-за ширмы Итирю. – На банкете не расслышал толком. Ты ведь не хотел сюда попасть.
Лицо сэмпая было мрачным. Сигэмару удивился и посмотрел на Юкию, а тот смущенно поежился:
– Я действительно считал, что не выдержу тренировок в Кэйсоин и просто помру. Когда мне велели выбирать между поступлением сюда и службой при дворе, сначала я выбрал двор.
– Так почему же ты оказался здесь?
– Прошлым летом я понял, что сейчас не время капризничать.
Услышав о прошлом лете, ребята посерьезнели:
– Ты про нападение обезьян? – вырвалось у Итирю, и Юкия молча кивнул.
В те дни случилось нечто, отчего все ятагарасу в Ямаути запаниковали: обезьяны напали на пару окраинных поселков, и там погибли все жители[7]. Сначала никто не понимал ни цели пришельцев, ни откуда они появились, но позже выяснилось, что погибшие ятагарасу стали кормом для гигантских зверей. Те напали на деревни, чтобы сожрать людей.
Страна Ямаути, границы которой, как считалось, оберегало божество Ямагами, раньше никогда не подвергалась атакам внешних врагов. Жители были потрясены. Двор бросил все силы на поиски пути, которым людоеды проникли в страну, и довольно быстро обнаружили «ход» в Ямаути. Его удалось закрыть, после чего двор публично объявил, что гигантские обезьяны больше не попадут на эту землю.
– Однако это лишь надежды аристократов Тюо, – добавил Юкия. – Просто самоутешение: якобы «мы нашли и закрыли брешь, вот было бы хорошо, если бы обезьяны к нам больше не пробрались». Конечно, они хотели успокоить народ, но теперь люди станут не так осторожны и не смогут защитить себя. Я думаю, зря объявили, что опасность исчезла.
Юкия говорил горячо, вся его беззаботность улетучилась, и в глазах Сигэмару он выглядел очень умным.
– Ясно. Так вот что означало твое «защищать Ямаути». Значит, ты тоже хочешь бороться с обезьянами.
– Ну, в целом да. Нельзя же доверить все Тюо, – добавил Юкия в ответ Сигэмару и вдруг пристально посмотрел на него. – А что значит «ты тоже»?
– Так ведь я поступил сюда затем же. Только одно не сказал: я из Садзаки, что в местности Симаки.
– Садзаки…
И Юкия, и Итирю родились в северных землях, и оба ужаснулись при этих словах.
– То самое Садзаки, на которое напали обезьяны? – растерянно прошептал Итирю, и Сигэмару кивнул.
От обезьян пострадали поселок Суго в землях Тарухи и поселок Садзаки в Симаки. По сравнению с полностью уничтоженным Суго, Садзаки лишился всего одной семьи, чей двор стоял в сторонке от других. Оттого обычно в стране вспоминали только опустошенный Суго, однако каждый ощущал, что лишь по воле случая не оказался в беде сам.