Я не считаю себя праведником. Как и любого католика, бремя совершенных грехов зачастую тяготит мою совесть. Но это нисколько не меняет того, кто я есть на самом деле. Когда я был восьмилетним мальчишкой, помню, матушка сказала мне, что нельзя походить на своего отца. Вот именно поэтому с тех пор я грезил о такой жизни в своих мечтах. Мой путь был предопределен, и я бы выбрал его снова. Наша банда придерживается понятий верности, чести и семьи, что я больше всего ценю и уважаю. В глазах общественности мы занимаемся многими делами, но у нас все еще есть принципы. Если злодеяние запятнает мою душу, то оно будет совершенно ради одного из своих. Мы присматриваем друг за другом. Защищаем друг друга. Если ад ‒ это цена, которую я должен заплатить за свои грехи на земле, пусть будет так.
Эта семья ‒ единственное, что у меня осталось.
Немного погодя Найл садится рядом со мной и достает фляжку из недр своего пиджака. Его никогда не бескопокили формальности или религиозные убеждения. Этот человек давно отказался от Бога. Только из уважения к Каррику он сегодня молился.
Найл протягивает мне фляжку, и я делаю глоток отменного портвейна. У него всегда найдется хорошая выпивка.
Наши глаза устремленены на алтарь, пока мы сидим в молчании. Как раз это качество я ценю в нем. Непрошибаемый характер Найла, выступающего нашим лидером, нагоняет страху куда больше, чем какой-нибудь недоумок, любящий поорать.
Он лезет в карман и достает оттуда принадлежавший моему деду медальон Святого Антония, который свисает у него с руки в кожаной перчатке.
— Он бы хотел, чтобы медальон был у тебя, сынок.
Поглаживая пальцами выгравированное золото, во мне нарастает незнакомая боль. Он мог выбрать любого Святого, но остановился именно на этом. Каррик никогда не опасался смерти, он боялся потерять свою душу.
— Знаю, тебе больно, Лаклэн, — говорит Найл. — Ты провел с ним не так уж много времени.
— Нет. Не много.
И пятнадцати лет не хватило, чтобы узнать такого человека, каким был мой дед. Не думаю, что это можно было бы сделать и за пятьдесят лет, учитывая, какими были наши отношения. Он был тихим человеком. Сильным и гордым, но всегда тихим. Он никогда не знал, как это быть кому-то отцом. По крайней мере, не представлял себя в такой роли, пока я не появился на его пороге в шестнадцать лет, и он все же принял меня.
Он совсем не донимал меня. Мой дед был из другого поколения, которое верило в крепкие родственные узы. Я был только рад пойти по его стопам. В возрасте шестнадцати лет я стал частью Синдиката Маккены. То был самый счастливый день в моей жизни ‒ в тот день я поклялся на крови в верности Синдикату. Он никогда не говорил мне об этом, но Каррик тогда очень этим гордился.
Начал он все по старинке: грабежи бронированных грузовиков и банков, наркотики и азартные игры. Он занимался тем, что хорошо знал. Единственным, что он знал. Он привел меня в стаю, но именно человек, сидящий рядом со мной, сделал меня тем, кто я есть сейчас. Он был моим наставником на протяжении последних десяти лет, приняв на себя роль, которую не смог взять Каррик.
Вместе мы перенесли Синдикат на новый уровень. И Каррик всячески препятсвовал этому. Синдикат в том виде, в котором он существует теперь, не имеет ничего общего с мафией моего деда. Найл считал, что чистка ‒ единственный способ, который позволит нам процветать. В конце концов, Каррик понял это и присоединился к нам.
Но теперь это уже неважно. Его больше нет. Медальон Святого Антония горит в моей ладони. Мой род прервался. Мы как никогда близки к союзу с русскими, но потеряли одного из наших. Это несправедливая жертва.
Теперь все изменится. Между мной и Найлом уже витает этот тяжкий груз ответственности. Необходимость подтверждения моей верности человеку, что сидит рядом со мной, и вместе с тем моей безоговорочной преданности Синдикату. Не так-то легко будет заменить Каррика, но никто сильнее меня не жаждет занять его место. Найл не отдаст мне его так легко. Да и Шон бросит мне вызов. По праву рождения у него больше прав стать преемником Найла, чем у меня когда-либо будет. Но я хочу это место и привкус моего безудержного желания ощущается на губах.
— Считаешь, ты готов к тому, что будет дальше? — спрашивает Найл.
— Да.
Кровь будет пролита. Головы полетят. А в будущем прозвучат свадебные колокола. Это единственная часть, с которой мне трудно согласиться. Но если Найл выберет меня, то я готов на это. Ради Синдиката я пойду на что угодно. Чтобы скрепить этот союз и отдать дань уважения Каррику, я возьму в жены русскую невесту вместе с моим законным местом в качестве правой руки Найла.