Эта семья ‒ единственное, что у меня осталось.
Немного погодя Найл садится рядом со мной и достает фляжку из недр своего пиджака. Его никогда не бескопокили формальности или религиозные убеждения. Этот человек давно отказался от Бога. Только из уважения к Каррику он сегодня молился.
Найл протягивает мне фляжку, и я делаю глоток отменного портвейна. У него всегда найдется хорошая выпивка.
Наши глаза устремленены на алтарь, пока мы сидим в молчании. Как раз это качество я ценю в нем. Непрошибаемый характер Найла, выступающего нашим лидером, нагоняет страху куда больше, чем какой-нибудь недоумок, любящий поорать.
Он лезет в карман и достает оттуда принадлежавший моему деду медальон Святого Антония, который свисает у него с руки в кожаной перчатке.
— Он бы хотел, чтобы медальон был у тебя, сынок.
Поглаживая пальцами выгравированное золото, во мне нарастает незнакомая боль. Он мог выбрать любого Святого, но остановился именно на этом. Каррик никогда не опасался смерти, он боялся потерять свою душу.
— Знаю, тебе больно, Лаклэн, — говорит Найл. — Ты провел с ним не так уж много времени.
— Нет. Не много.
И пятнадцати лет не хватило, чтобы узнать такого человека, каким был мой дед. Не думаю, что это можно было бы сделать и за пятьдесят лет, учитывая, какими были наши отношения. Он был тихим человеком. Сильным и гордым, но всегда тихим. Он никогда не знал, как это быть кому-то отцом. По крайней мере, не представлял себя в такой роли, пока я не появился на его пороге в шестнадцать лет, и он все же принял меня.
Он совсем не донимал меня. Мой дед был из другого поколения, которое верило в крепкие родственные узы. Я был только рад пойти по его стопам. В возрасте шестнадцати лет я стал частью Синдиката Маккены. То был самый счастливый день в моей жизни ‒ в тот день я поклялся на крови в верности Синдикату. Он никогда не говорил мне об этом, но Каррик тогда очень этим гордился.
Начал он все по старинке: грабежи бронированных грузовиков и банков, наркотики и азартные игры. Он занимался тем, что хорошо знал. Единственным, что он знал. Он привел меня в стаю, но именно человек, сидящий рядом со мной, сделал меня тем, кто я есть сейчас. Он был моим наставником на протяжении последних десяти лет, приняв на себя роль, которую не смог взять Каррик.
Вместе мы перенесли Синдикат на новый уровень. И Каррик всячески препятсвовал этому. Синдикат в том виде, в котором он существует теперь, не имеет ничего общего с мафией моего деда. Найл считал, что чистка ‒ единственный способ, который позволит нам процветать. В конце концов, Каррик понял это и присоединился к нам.
Но теперь это уже неважно. Его больше нет. Медальон Святого Антония горит в моей ладони. Мой род прервался. Мы как никогда близки к союзу с русскими, но потеряли одного из наших. Это несправедливая жертва.
Теперь все изменится. Между мной и Найлом уже витает этот тяжкий груз ответственности. Необходимость подтверждения моей верности человеку, что сидит рядом со мной, и вместе с тем моей безоговорочной преданности Синдикату. Не так-то легко будет заменить Каррика, но никто сильнее меня не жаждет занять его место. Найл не отдаст мне его так легко. Да и Шон бросит мне вызов. По праву рождения у него больше прав стать преемником Найла, чем у меня когда-либо будет. Но я хочу это место и привкус моего безудержного желания ощущается на губах.
— Считаешь, ты готов к тому, что будет дальше? — спрашивает Найл.
— Да.
Кровь будет пролита. Головы полетят. А в будущем прозвучат свадебные колокола. Это единственная часть, с которой мне трудно согласиться. Но если Найл выберет меня, то я готов на это. Ради Синдиката я пойду на что угодно. Чтобы скрепить этот союз и отдать дань уважения Каррику, я возьму в жены русскую невесту вместе с моим законным местом в качестве правой руки Найла.
Ничто и никто не встанет у меня на пути.
— Я бы хотел возглавить набег, — говорю я Найлу.
Пронизывающий взгляд его темных глаз искрится уважением. В Найле все ‒ от кончиков волос до черт его характера ‒ темное. Мужики съеживаются и заискивают в его присутствии. С ним тяжело, но он все равно справедливый. Вот почему я уверен, что он ответит согласием на мою просьбу.
— На меньшее я и не рассчитывал.
Мы замолкаем, пока он переваривает услышанное.
— Сделаешь это завтра.
— Сегодня вечером, — настаиваю я.
Его глаза оценивают меня, взвешивая мои мотивы.
— Похороны сегодня, — аргументирую я. — Нас не будут ждать. Они уже договорились в субботу сменить местонахождение груза. Они готовятся по понятным причинам.
Найл барабанит пальцами по фляжке, а затем одобрительно кивает.
— Так устроим русским подарок в знак нашей признательности.
Я сжимаю медальон в кулаке, чувствуя, как адреналин бежит по венам.
Я жажду крови. Мести.
Сегодня мне это как раз по душе.
Найл смотрит на часы и встает.
— Ну, раз уж ты собрался идти сегодня, тогда лучше покончи с этим побыстрее.
Вместе мы выходим через парадные двери церкви. Прежде чем разойтись, он хлопает меня по плечу и сжимает его.
— Ты потерял деда, — говорит он мне. — Но знай, ты всегда будешь считаться моим сыном.
— Эй, а это то место? — Рори смотрит на старый дом с позиции, которую мы заняли на тропинке.
— Думаю, эти суки вполне могут жить здесь.
Ни один из нас не чувствует раскаяния за то, что произойдет дальше. Эта армянская банда только растет с каждым днем, намереваясь установить здесь свое господство. И они нажили немало врагов. Если быть точнее, они перешли дорогу не только нам, но и русским. Но речь сейчас не о нас. Я слышал, у итальянцев тоже с ними проблемы.
Перейти кому-то дорогу ‒ это одно. А палить в закусочной, где мой дед встречался с русскими... Это совсем другое. Есть только одна цена, которую им придется заплатить за такой поступок.
Ронан занимает надлежащее ему с моей стороны место и остальные парни следуют его примеру.
— Тогда, как бы ты хотел это сделать? — спрашивает Ронан.
— Да, босс, — передразнивает Шон. — Как ты хочешь это сделать?
Мы поднимаемся на крыльцо. У меня есть только одно указание.
— Убейте всех.
ГЛАВА 2
МАККЕНЗИ
Наклоняюсь вперед, медленно подтягивая колени к локтям, балансируя на ладонях.