Он каркнул: "Больше никогда!"
И я вскричал, рассвирепев:
"Пускай же дикий твой припев
Разлуку нашу возвестит,
И пусть твой образ улетит
В страну, где призраки живут
И бури вечные ревут!
Покинь мой бюст и сгинь скорей
За дверью комнаты моей!
Вернись опять ко тьме ночной!
Не смей пушинки ни одной
С печальных крыльев уронить,
Чтоб мог я ложь твою забыть!
Исчезни, ворон, без следа!…"
Он каркнул: "Больше никогда!"
Итак, храня угрюмый вид,
Тот ворон все еще сидит,
Еще сидит передо мной,
Как демон злобный и немой;
А лампа яркая, как день,
Вверху блестит, бросая тень-
Той птицы тень – вокруг меня,
И в этой тьме душа моя
Скорбит, подавлена тоской,
И в сумрак тени роковой
Любви и счастия звезда
Не глянет – больше никогда!!
Перевод С. Андреевского, 1878
Л. Пальмин 1878
Пальмин Л. И. Сны наяву. М., 1878
Раз в унылую полночь, в молчаньи немом
Над истлевшим старинного тома листком
Задремав, я поник головою усталой…
Слышу в дверь мою легкий и сдержанный стук:
Верно, в комнату просится гость запоздалый…
Нет, все тихо и немо вокруг.
Тьмою вечер декабрьский в окошко зиял,
От углей потухавших свет бледный дрожал,
Тщетно в книге искал я забвенья печали
О моей незабвенной, утраченной мной,
Что архангелы в небе Ленорой назвали,
Что давно позабыта землей…
Каждый шорох чуть слышный в ночной тишине
Фантастическим страхом, неведомым мне,
Леденил мою кровь, и, чтоб сердца биенье
Успокоить, сказал я: "То в дверь мою стук
Запоздалого гостя, что ждет приглашенья…"
Но – все тихо и немо вокруг…
В этот миг, ободрившись, сказал я смелей:
"Кто там: гость или гостья за дверью моей?
Я заснул и не слышал, прошу извиненья,
Как стучали вы в дверь, слишком тих был ваш стук,
Слишком тих…" Отпер двери я в это мгновенье -
Только тьма и молчанье вокруг.
Долго взоры вперял я во мраке густом,
Полный страхом, сомненьем, и грезил о том,
Что незримо и страшно для смертного взора,
Но в молчаньи один только слышался звук -
Только вторило эхо мой шепот: "Ленора!"
И безмолвно все было вокруг.
Весь волненьем тревожным невольно объят,
Только в комнату я возвратился назад,
Слышу, стук повторился с удвоенной силой.
Что бояться? не лучше ль исследовать звук?
Это в раму стучит, верно, ветер унылый…
Все спокойно и тихо вокруг.
Я окно отворил; вот, среди тишины,
Статный ворон, свидетель святой старины,
С трепетанием крыльев ворвался и гордо
Прямо к бюсту Паллады направился вдруг
И, усевшись на нем с видом знатного лорда,
Осмотрелся безмолвно вокруг.
Гордой поступью, важностью строгих очей
Рассмешил меня ворон и в грусти моей.
"Старый ворон! уже без хохла ты… однако,
Путник ночи, тебя не смирили года…
Как зовут тебя в царстве Плутонова мрака?
Ворон громко вскричал: "Никогда".
С изумленьем услышал я птицы ответ,
Хоть ума в нем и не было сильных примет,
Но ведь все согласятся с моими словами,
Что за дивное диво сочтешь без труда,
Если птицу на бюсте найдешь над дверями,
С странной кличкой такой: "Никогда"…
Но не вымолвил ворон ни слова потом,
Весь свой ум будто вылив в том слове одном.
Неподвижен он был, и промолвил в тиши я:
Завтра утром ты бросишь меня без следа,
Как другие друзья, как надежды былые!…
Ворон снова вскричал: "Никогда".
Как ответ мне, тот крик прозвучал в тишине;
Это все, что он знает, подумалось мне, -
Верно, перенял он у гонимого силой
Злой судьбы, чьих надежд закатилась звезда,
Панихиду по грезам – припев тот унылый:
"Никогда, никогда, никогда!"
Вопреки неотвязчивым думам моим,
Все смешил меня ворон; усевшись пред ним
В бархат мягкого кресла, я впал в размышленье:
Ворон, вещий когда-то в былые года,
Ворон вещий и мрачный, какое значенье
Скрыто в крике твоем: "Никогда"?
Так безмолвно я в думах моих утопал,
Птицы огненный взгляд в сердце мне проникал,
В мягком кресле прилег я спокойно и ловко,
А на бархат свет лампы чуть падал, о да!
Этот бархат лиловый своею головкой
Не нажмет уж она никогда!