— Ты можешь уйти, но ценой этого станет жизнь мальчика. Я не пощажу его, и это тебе прекрасно известно.
Дико было слышать такие слова из уст Алины, однако на самом деле, со мной говорила безжалостная, властная женщина, не останавливавшаяся ни перед чем ради достижения своей цели.
— Отпусти Антона, позволь ему вернуться в реальный мир!
— Не торгуйся, Влад. Однажды ты уже обменял свою свободу на жизнь ребенка. Помнишь?
Ничего подобного я не помнил, но в данный момент меня не волновали воспоминания.
— Послушай, Эржи, ты ведь все равно решила убить Антона, а потому даже пожертвовав собой, мне не удастся спасти его от гибели.
— Верно. Как верно и то, что я не смогу тебя задержать. Иди и живи спокойно, если сможешь, а мальчишка умрет в любом случае!
Антон смотрел на меня с тревогой. Кажется, он впервые осознал, насколько серьезно все происходящее, а потому испугался не на шутку. Эх, если бы он вырвался из рук Эржи–Алины, подбежал бы ко мне, мы бы смогли прорваться сквозь купол, но мальчишка стоял, как вкопанный, ничего не делая для своего спасения. Я медлил. Мне очень не хотелось сдаваться без боя, но в голове просто не укладывалось, как можно бросить маленького ребенка на произвол судьбы. Приходилось выбирать из двух зол меньшее – оставшись в замке, я мог больше влиять на ситуацию, чем за его пределами.
— Ты победил Ворон. Я – твой.
— Влад, скажи, что это игра! – жалобно воскликнул Антон, к которому вернулся дар речи. – Ведь мы играем, правда?
Я бы не смог ответить на этот наивный вопрос, даже если бы захотел – хороший удар под ребра начисто отбил у меня красноречие. Кажется, все начиналось снова…
***********************
То, что всю жизнь внушало мне самый настоящий ужас, случилось. Я очень боялся потерять свободу и не потому, что начитался в книжках о злоключениях Дракулы, успевшего за свою, в общем–то, недолгую жизнь насидеться и в турецкой, и в венгерской тюрьме. Те давние события, к счастью, не отпечатались в памяти, но у меня уже имелся и свой личный горький опыт. Год с небольшим, проведенный в пустой, по–больничному аккуратной камере без окон, где я оказался по воле безумца, клонировавшего меня, произвел неизгладимое впечатление. Там я хорошо понял, что значит ожидание расправы. Каково это – прислушиваться к каждому шороху, раздававшемуся за дверью, и ждать, когда появятся те, кто пришел мучить тебя. Самым страшным было чувство собственной беспомощности, понимание того, что палачи могут сделать все, что угодно, а я никак не смогу защитить себя. Оставалось только ждать и бояться, бояться и ждать…
Теперь все повторилось, к тому же по более жесткому сценарию. Там, где я сидел в прошлый раз, было хотя бы чисто, светло и относительно тепло, а вот темница Ворона полностью соответствовала «средневековым стандартам». Хотя камера находилась не в подвале, а в одной из башен, свет почти не проникал в нее, и в маленькое окошко под самым потолком удавалось рассмотреть только клочок голубого неба. Холод, обычный для громадных готических зданий, сконцентрировался здесь, заставляя думать, не припрятана ли под этими древними сводами холодильная установка. К тому же в этом «милом уголке» отсутствовало даже спальное место и приходилось довольствоваться только ворохом соломы, небрежно брошенным в дальний угол камеры. Но самой отвратительной приметой средневекового заключения была толстая цепь, сковывавшая мои руки. При каждом движении ее тяжеленные звенья позвякивали, словно напоминая о том, что я превратился в бесправного узника, судьба которого находилась в руках врагов. Впрочем, особого желания шевелиться не возникало – цыгане здорово отделали меня, и теперь я лежал, не двигаясь, стараясь унять боль в избитом теле. Но как бы тяжело мне сейчас не было, я знал, что, как только немного приду в себя, сразу начну искать выход из этой западни. Следовало поторопиться – неизвестно когда именно Ворон собирался разделаться с Антоном и другими ребятами, а ведь я остался в заколдованном замке из–за них…
Почему всякий раз, когда кому–то из моих друзей грозила опасность, я принимал все условия врага, рискуя собственной жизнью? Так получилось с Антоном, а примерно полгода назад – со Светланой, ставшей заложницей вампиров. Я без колебаний обменял свою свободу на жизнь «ведьмы, в хорошем смысле этого слова», как она частенько называла себя. Если бы не помощь друзей, не известно, какой конец имела бы та история, но тогда мне было на кого рассчитывать, а сейчас предстояло выпутываться из неприятностей самостоятельно. Видно, каждый человек обречен вновь и вновь совершать одни и те же поступки. Сегодня Эржи сказала, что когда–то я таким же способом спас еще одного ребенка, но мне никак не удавалось понять, что именно она имела в виду. В книгах о жизни Дракулы этому событию не посвящалось ни слова, а память молчала, не желая приоткрывать завесу, отделяющую от воспоминаний прошлого воплощения.