— Хватит, вы его убьете! Смотрите! Они выходят. Американцев длинной вереницей выводили на улицу, где их уже ждали несколько военных джипов.
Моя книга все еще лежала на земле. Некоторые американцы с завязанными глазами наступали на нее, другие проходили мимо.
— Ты со мной? — спросила девушка, помогая мне встать. Мы незаметно смешались с толпой.
Тысячи людей, собравшихся перед посольством, скандировали: «Аллаху акбар! Аллаху акбар!»
Американцев увезли.
Имам исчез.
Студенты тоже.
Моя книга тоже исчезла.
Но девушка осталась. Она была красавицей и жила в Тегеране.
Женщина, с которой я живу на канале Лаурирграхт в доме 37, — это та самая девушка, спасшая меня у посольства. У нас есть дочь, она изучает нидерландскую литературу в Амстердаме.
8. Война
В моей душе нет места для ненависти и вражды. Единственное чувство, которое я не способен побороть, — это зависть. Я желаю каждому большой дом, дорогую машину, полные карманы денег и золота. Но я умираю от зависти, когда, например, читаю стихотворение «Скорбь» Геррита Ахтерберга:
Антология его стихов «Проезжая последний город» лежит в ящике под моим прилавком. Его стихотворения недлинные, я могу читать их между делом у себя в магазине.
Хотя я не питаю ненависти, но есть глубоко укоренившиеся чувства, которые присутствуют сызмальства и обусловлены родным языком, литературой и обычаями.
У нас, персов, испокон веков были проблемы с арабами. Мне стыдно об этом писать, но это исторический факт. Лично мне нравится арабский язык, арабская литература, арабские женщины и свежие арабские финики. Я даже знаю наизусть многие суры Корана. Но с тех пор как магометане четырнадцать веков назад вторглись на территорию Персидской империи, сожгли наши дворцы, бросили наши сочинения в реки, объявили вне закона наш язык, упразднили дарованную нам Заратустрой религию и уничтожили наши древние храмы огня, чтобы заменить их на мечети, персы испытывают ненависть к арабам.
Здесь, в Амстердаме, среди моих постоянных клиентов есть три арабки — сунитки родом из Ирака. Они носят хиджаб, это красивые женщины с красивыми, большими, карими глазами. Каждая из них — будто новое воплощение Шахерезады из «Тысячи и одной ночи».
Я понимаю арабский язык и немного на нем говорю. Когда они входят, я встаю со стула и приветствую их по-арабски: «Ahlan wa sahlan marhaba!» Тогда они мне улыбаются, хотя обычно не дарят улыбок посторонним мужчинам, но они знают, что в моем магазине они желанные гости и могут не опасаться приставаний. Для них я взвешиваю лучший, свежайший кофе.
У себя на родине они были неграмотными. Здесь, в Амстердаме, они ходят на языковые курсы. По большому счету, это районный культурный центр, где добровольцы обучают иммигранток нидерландскому языку и арифметике.
Они не ходят в кафе или в кино. И даже в библиотеку, потому что еще недостаточно хорошо владеют нидерландским языком. По-моему, мой магазин — это единственное публичное место, куда они заходят, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов.
Они мне не представились, поэтому я не знаю, как их зовут. Вчера они снова заходили.
— Как прошел урок? — спросил я.
— Сложно, — сказала одна из них.
— Что вы сегодня изучали?
— Счет.
Они показали мне свои записи. Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. У них, не умевших читать, был совершенно иной взгляд на мир.
В своих тетрадях они тренировались писать числа: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0, но у них явно были сложности с 6 и 9. Они их путали. Поэтому им пришлось написать целую страницу шестерок и страницу девяток. Но они так забавно загибали хвостики у этих цифр — то вверх, то вниз, то влево, то вправо, — что те напоминали криптографию.
— Невероятно, — сказал я.
Они посмотрели друг на друга с улыбкой.
— Мы стесняемся своего почерка, — сказала та, у которой были самые красивые глаза, — но с тех пор как мы занимаемся числами, мы их видим повсюду: на дверях, на машинах, на нашей одежде и на нашей обуви.
— Это фантастика, — сказал я.
— Амстердам стал красивее, с тех пор как мы научились различать цифры, — сказала она.
Вошел клиент. Женщины быстро собрали тетради и ушли.
— Wedaen! До свидания! — крикнул я.