Может, Луи Куперус и не мог радоваться игре света в облаках, запаху цветов и полету птиц, пока был вынужден жить в Германии во время войны. А я мог; всю неделю я приходил на Галатский мост, ложился на теплые камни и смотрел на облака и птиц, которые стаями то садились на воду, то вновь взлетали.
Я посетил все мечети в городе и, словно помешанный, разговаривал с воронами, обитавшими в этих мечетях: «Ворон! Еще пара дней, и я буду в Москве!»
Однажды вечером, услышав, как сотни воронов каркают в кронах деревьев на площади Таксим, я прокричал на персидском: «Эй, турецкие вороны, мне передать от вас привет московским?»
Они взлетели, шумно хлопая крыльями.
Турки смотрели на меня с удивлением: «Что прокричал этот человек?»
Это была длинная неделя ожидания и короткая неделя счастья.
Утром следующего понедельника я вернулся в русское посольство, чтобы забрать паспорт, который мне должна была обеспечить международная солидарность пролетариата.
Я позвонил в домофон и знакомый голос спросил:
— Чего тебе?
Я прошептал:
— У меня встреча с послом.
— Посла нет, — ответил голос.
Я подождал немного, еще раз нажал на кнопку, но никто не ответил. Я вновь позвонил, но аппарат молчал.
Я встал у ворот. Ровно в пять часов вечера на улицу вышел военный. Он даже не посмотрел в мою сторону.
— Товарищ, — сказал я робко, — может, вы знаете, когда посол вернется в посольство?
— Нет, не знаю, — сказал он и попрощался со мной.
После этого в течение шести месяцев я каждое утро приходил к посольству, звонил в домофон и спрашивал:
— А посол уже на месте?
— Нет, — отвечали мне.
Я спрашивал себя: может, я сообщил неправильный код или, может, моя партия дала мне неправильный код.
Но не в этом было дело. Посла действительно не было в посольстве, а его сотрудники не имели ни малейшего представления, о чем идет речь.
В Москве произошло важное событие, Советский Союз был на грани распада, но остальной мир еще не знал этого. Вероятно, я был первым, кто стучался в ворота погибшей империи незадолго до того, как принципы международной пролетарской солидарности перестали действовать. Огромный коммунистический корабль потонул, и вперед выдвинули Горбачева, чтобы он попытался спасти то, что еще осталось. Все в Москве занимались своими делами, каждый пытался обезопасить свое существование. Тайные коды? О чем вы? Работа советских посольств по всему миру была приостановлена, а все послы отозваны в Москву.
На самом деле пройдет еще несколько лет, прежде чем Советский Союз распадется, но в моем сознании это произошло именно тогда.
Я продержался в Стамбуле шесть месяцев, до тех пор пока жить там стало совершенно невозможно.
В первый день своего пребывания я, еще полный надежд на будущее, поселился в красивой гостиничной комнате с двуспальной кроватью. Это было излишне, но из номера открывался прекрасный вид на Босфор. Я мог себе позволить прожить там неделю. Осознав, что срок моего пребывания в Стамбуле затягивается, я переехал на третий этаж в комнату поменьше. Спустя несколько недель я перебрался в еще более маленький номер на четвертом этаже. И в конце концов — в самую крохотную комнатку в отеле на пятом этаже.
У меня еще было немного денег, но кто знал, сколько мне еще предстоит пробыть в Турции? Я должен был оставить что-то про запас: на взятки полицейским на тот случай, если вдруг попаду к ним в руки. Я скромно питался, ел только хлеб и иногда позволял себе тарелку супа. Приближался день, когда мне придется или залезть в свои денежные запасы, или покинуть отель. Я предложил хозяину гостиницы свои часы. В обмен на них, он позволил мне еще три дня ночевать в другой комнате.
Это была не комната, а чулан. Обувь нужно было снимать перед дверью, за которой сразу стояла постель. Шагу ступить было негде. В чулане не было света. Казалось, будто лежишь в могиле.
«Ах, — думал я, — может, на следующей неделе я уже окажусь в Москве, в гостиничном номере на Красной площади, из окна которого буду смотреть на древние золотые купола».
В чулане воняло, но я не жаловался. Однажды ночью я услышал писк. Под кроватью кишели десятки крыс. В панике я тут же покинул отель.
Оказалось, что чулан был туалетом. Хозяин просто положил на дыру в полу доски и поставил на них сверху кровать.
11. Кошмары
Меня преследовали ужасные кошмары. Мне снилось, что я иду по узкой стамбульской улочке, по одной из тех, что выходят к железнодорожным путям.
Был поздний вечер, небо было черным, фонари не горели. Но все пространство пронизывал, будто туман, слабый, рассеянный сумеречный свет — свет загробного мира, где нет ни дня, ни ночи.
Свесившись из окон, за моими движениями безмолвно следили люди.
Вдруг я услышал шаги. Они были очень похожи на стук колес бегущего по рельсам поезда. Их звук разросся до невыносимого гула. Передо мной оказались мои родители. Я заметил, что они не отбрасывают тени.
— Мальчик, это ты? — прошептала мама. — Я не могу подать тебе руки, как видишь.
— Почему вы так торопитесь?
Отец указал на один из нарисованных им портретов у себя под мышкой.
— Что это?
— Портрет твоего прадеда.
— Почему он у тебя с собой?
Он нагнулся ко мне, хотя был меньше ростом, чем я, поднял руки к моему лицу, чтобы я мог видеть его жесты и сказал:
— Это… слишком опасно.
Он передал рисунок матери и с помощью складного ножа приподнял крышку колодца. В колодце была железная лестница, по которой он начал спускаться. Мать последовала за ним.