Обнадеженный ее комментарием, я сел вечером на велосипед и отправился в городскую газету. На третьем этаже, где находилась редакция, горел свет.
Как я мог объяснить на своем ломаном нидерландском всем этим охранникам, секретарям и стажерам, зачем мне нужно в редакцию?
Тогда я поднял с земли камешек и бросил его в окно. Реакции не последовало. Я бросил еще один. Какой-то мужчина обернулся, но тут же возвратился к работе. После третьего камешка он все же посмотрел на улицу. Я помахал своим текстом. Он открыл окно.
— Что случилось? — прокричал мужчина.
— У меня есть текст.
— Что ты сказал?
— Рассказ, — крикнул я.
Он дал мне жестом понять, что сейчас выйдет.
В свете уличного фонаря он прочитал мою историю.
— Я подумаю, что с этим делать, — сказал он и записал мое имя и адрес.
На следующий день мое произведение было напечатано в газете.
Мой первый рассказ на нидерландском языке был опубликован.
Под моим собственным именем.
15. «Busselinck & Waterman»
Здесь на нашей улице, на канале Лаурирграхт, стоит большое здание: это кофейная компания «Busselinck & Waterman». Она уже на протяжении четырехсот лет торгует кофе, и, хотя я не представляю угрозы для этой фирмы, она отравляет мне жизнь.
На кофейной бирже сотрудники «Busselinck & Waterman» ведут себя почти грубо. Они делают вид, будто я не существую.
Один из них был одержим восточными женщинами. Каждый раз при нашей встрече он отпускал безвкусные шуточки.
«А душ мусульманки в чадре принимают?»
«Милые дамочки с одеялом на голове».
«Везунчик. Тебя сейчас дома на столе еда ждет, а мне все время приходится надевать передник и готовить для жены».
Несмотря на то что в ответ я всегда лишь вяло улыбался, он все продолжал шутить. До прошлой недели. Это был последний раз, когда он попытался «схохмить».
На бирже он вошел в лифт, в котором уже находился я.
— Ты, должно быть, уезжал?
— Да, в Германию, — ответил я.
— Когда твоя жена стоит за прилавком, выручка увеличивается. Кофе, который она продает, вкуснее, — сказал он с ухмылкой.
Возможно, он сказал это без злого умысла, но для меня это стало последней каплей. Кровь прилила к моему лицу. Я потерял самообладание и, подбоченившись одной рукой, и угрожающе выставив вверх указательный палец другой, прокричал:
— Саул, Саул, Саул, я грущу, как Давид я сбегу, но дворянином стану, но тебе не прощу, что ты, тиран, мне дал беду, беду, беду, беду!
Он не знал, как быстрее ему выбраться из лифта.
В общем-то, не произошло ничего особенного, я всего лишь, слегка изменив и переставив слова, продекламировал отрывок «Вильхельмуса» — гимна Нидерландов, — тот куплет, в котором Вильгельм Оранский, находившийся в изгнании, сетовал на судьбу:
По нидерландским меркам я, пожалуй, успешный коммерсант, иначе ни один банк не дал бы мне кредит, благодаря которому я смог приобрести это маленькое здание. И все-таки с самого начала я знал, что в качестве поставщика кофе я не нужен Нидерландам. Это всего лишь промежуточный шаг.
Компания по продаже кофе «Busselinck & Waterman» недавно устроила большой праздник по случаю четырехсотлетнего юбилея со дня основания. Были приглашены все амстердамские поставщики кофе, кроме меня.
Я видел, как мои расфуфыренные конкуренты вместе со своими супругами идут на праздник. Я разинул рот от удивления, когда мимо моего магазина прошла королева. На ней была потрясающая оранжевая шляпа, она бросила беглый взгляд на витрину моего магазина и проследовала дальше, в сторону «Busselinck & Waterman».
В моем магазине лежит стопка рукописей, но мне не удалось издать ни одного романа в Нидерландах. Поэтому я все еще занимаюсь продажей кофе.
Некоторые из произведений имеют такое же большое значение, как «Макс Хавелар». Я перечитал этот шедевр Мультатули, потому что искал в нем упоминание о каком-нибудь вороне.
Мне наплевать, как ко мне относятся работники «Busselinck & Waterman».
Я жду того дня, когда тот самый неприятный сотрудник положит на стол своего начальника мою только что опубликованную книгу.
— Что это? — спросит тот.
— Дебютный роман того иранца! Что в доме 37 на канале Лаурирграхт.
16. Принсенграхт, 263
Мой отец никогда не плакал. Когда ему было грустно, он шел в храм безымянного святого. Там он преклонял колени, тихонько стукал камешком по надгробию, говорил со святым и, почувствовав себя лучше, отправлялся домой.
В Амстердаме нет могилы такого святого, поэтому вместо этого я прихожу к дому 263 на канале Принсенграхт, к музею Анны Франк. Я представляю, как смотрю из чердачного окна на каштан, на дерево, о котором Анна Франк в своем дневнике написала:
Наше каштановое дерево все в цвету, снизу доверху, на нем полно листьев, и оно гораздо красивее, чем в прошлом году.
Когда мне грустно, я присаживаюсь неподалеку от этого дома, под старым деревом.
В кроне этого дерева много лет назад птицы свили гнездо, в котором сейчас живет старый ворон. Вороны могут жить до ста лет. По-моему, я единственный, кто знает о его существовании. А он знает меня, и где я работаю. Когда темнеет, он выбирается из гнезда, прыгает на ветку и смотрит, закрылся ли я. Тогда он перелетает канал и приземляется рядом с магазином. Он клюет кусочки старого хлеба, которые я там оставляю, и пьет из мисочки, специально предназначенной для него. Наевшись и напившись, он улетает назад на дерево.
Этот ворон — свидетель, он видел, что произошло за прошедший век в Амстердаме: немецкая оккупация, преследование евреев и появление турок и марокканцев, приехавших в страну в качестве гастарбайтеров.
Анна Франк вдохновляет меня. В невыносимо тяжелое время она решила стать писательницей. Ей не суждено было увидеть, каким успехом пользовалась ее книга, но ее воображение победило насилие.
Сегодня воскресенье, и день выдался солнечным, я вижу, как люди сидят в своих садах под тенью деревьев.
У моего здания нет внутреннего дворика, так же как и балкона. Я больше не мог оставаться на чердаке и отправился в парк Вондела.
Там многолюдно, но меня это не беспокоит. Я прекрасно умею абстрагироваться и концентрироваться на том, что пишу.
Поработав несколько часов, я отправляюсь к Денису, в его кафе на площади, чтобы выкурить с ним сигаретку.
Дениса я знаю со времен моего пребывания в центре приема беженцев. Он был лидером одной подпольной группировки, объединявшей курдских повстанцев, которая боролась в Турции за независимость курдов. Мы с ним старые друзья, братья, наши жены и дочери тоже хорошо ладят друг с другом. Как только Денис меня видит, он вытирает руки тряпкой и выходит наружу с пачкой табаку, чтобы выкурить со мной самокрутку.
Когда я впервые посетил эту площадь, все магазины на ней еще принадлежали голландцам: пивной бар, старая табачная лавка, несколько сувенирных магазинов, торговавших делфтским фарфором, магазин фототоваров, аптека, маленький, симпатичный книжный магазин и несколько магазинов одежды. Сейчас вы не поверите своим глазам. Бывшие беженцы перекупили все магазины и кафе у голландцев. Если добавить немного воображения, то можно сказать, что из-за дыма от кебабов, которые жарят повара в ресторанчиках ближневосточной кухни, едва можно различить деревья на площади. Я знаю здесь всех владельцев, они покупают у меня кофе.
Денис начал с того, что открыл в районе Амстердам-Оост забегаловку, где продавал шаурму. Он остался владельцем того места, но недавно открыл еще одно на этой площади, и оно пользуется успехом.