Огонь фонаря замерцал во тьме и замер.
Модест Скороход стоял в темно-синем плаще с башлыком и смотрел на небо, выставив руку, то ли пробуя ветер, то ли ловя слезинку дождя.
Не заметив наблюдающих, он пошел вперед, и желтое пятно двинулось вместе с ним, колебля жидкую тьму.
– За мной, милый птенчик, – произнесла Лариса Карлу, но вместе с ними двинулся и Варсофоний.
Они заскользили во мраке.
Скороход, как бы оправдывая собственную фамилию, двигался действительно очень быстро, несмотря на свой горб и плохую дорогу.
Извилистая, словно змея, тоненькая и узкая улочка была переполнена острыми камнями и лужами, что побудило юношей поддерживать Ларису под руки.
Холодные заборы и спящие дома просыпались, взрываясь собачьим лаем и скрипом деревьев.
Желтый глаз фонаря впереди летел над землей, подобно крылатому дракону из китайской сказки.
И вот, наконец, заблестела смолой и серебристыми зигзагами река, тут же, благодаря Скороходу, породившая звяканье цепи.
Желтый фонарь поплыл над водой, отражаясь в ней, освещая мрачную фигуру в лодке.
– Бегом, к старому мостику, – воскликнул Варсофоний. – Моя лодка там!
Они бросились бежать что есть мочи, спотыкаясь, путаясь в высокой жухлой траве. Влетели в продолговатое тело лодки, и пока Варсофоний щелкал замком, Карл сел на весла, и встревожил гладкое зеркало реки.
Лодка пошла криво, а потом и вовсе завертелась на месте – у Карла не было опыта работы с веслами. Варсофоний вежливо попросил сесть на весла, и лодка пошла живее, весла задевали водное полотно почти неслышно, стряхивая мелкие капли.
Они неспешно догоняли плывущий по реке медовый огонь фонаря. Оценщик ломбарда не был таким ловким лодочником, как пешеходом, поэтому Варсофоний догнал его без труда и пошел медленнее, в пределах видимости.
Вскоре они попали в зону вихревого тумана, мягко томившегося над водою.
Не было видно ни одного берега, ни другого – только белесый дым и едва видимый фонарь впереди.
Казалось, исчезли и звезды, то и дело гирляндами мелькавшие в воде. Угольно-серая зыбкая темнота окружала лодку.
– И куда его несет? Уж не в затопленный ли город? – сказал Карл, вглядываясь во тьму, улавливая отдельные очертания.
– Мы миновали рукав реки, – сказал Варсофоний. – Значит, похоже, туда.
– Как страшно, – сложила руки на груди Лариса. – Я много слышала жуткого об этом городе…Говорят, что в лунные ночи мертвецы в нем выбираются на крыши стоящих в воде домов, и стонут, и этот стон – как вой далеких сирен…
– А в самих домах, как будто бы, до сих пор живут люди. Это оборванцы, бродяги, нищие – подхватил Карл. – Только с ними встретиться и поговорить нельзя. Ты останешься с ними в затопленном городе и никогда не вернешься к своим. Часто потом вылавливали из воды мертвым такого человека…
Варсофоний достал папироску и улыбнулся:
– Все это сказочки для маленьких детей.
Он чиркнул спичкой и на мгновение осветил свое лицо – уверенное, аккуратное, с реденькой бородкой. Вообще он сам был идеалом изящества – чистый, ловкий, не замочивший нигде брюк, не имевший, казалось, ни пылинки на своей куртке.
От реки тянуло прохладой.
Карл снял с себя пиджак, набросил его на плечи Ларисы, окутав ее сверху плащом. А потом и сам закутался в черный шелестящий брезентовый плащ…
Постепенно из нефритовой тьмы начали проступать какие-то серые глыбы. Туман стал реже, он заворачивался седыми струями, образовывал отдельные смутные островки. Отчетливо звучала музыка плещущейся воды.
Река струилась между скелетами стоявших деревьев, протянувших свои лапы к небу. Лодку несло на что-то темное, стоявшее впереди, и только находчивость Карла позволила им не натолкнуться на полузатонувшее судно.
Мертвый город нарастал постепенно, в музыке плеска и журчания воды, в бурлении струй, и тихом скрипе, как будто что-то поворачивалось в углистой тьме.
Фонарь впереди был ещё далеко, и они налегли на весла.
Широкая центральная дорога мертвого города была заполнена мелкими водоворотами. Разошедшиеся под воздействием ветра тучи выпустили на свободу звезды. И они осветили высокие, застывшие по сторонам неживые дома, с покатыми крышами и мелькающими кое-где огоньками.
Стояла торжественная тишина, казалось, сейчас грянет месса.
Они летели на что-то гигантское, зацепились бортом и остановились. То был памятник носатому, высокому человеку в треуголке, кафтане и ботфортах.