Все они пришли поздравить очаровательную Ларису Свирипу с новосельем. Покупка нового дома с роскошным садом, наем служанки, вызвали к Ларисе небывалый интерес. И сама она радовалась вниманию общества – в новом, достаточно смелом и открытом платье, из которого виднелось спелое, как персик тело, с мерно дышащей и пахнущей духами грудью, веселая, ироничная…
– Все, фортепиано прочь! Закрывается! – скомандовала Лариса, вошедшая в сияющую розовым цветом комнату и закрывая черную крышку. – А теперь новинка!
– Ну – ка, ну – ка, чем нас удивит новая хозяйка дома? – восклицал актер Кавелин, самый старший из присутствующих, блестя сединой висков и подкручивая усы.
– Варсофоний – неси! – скомандовала Лариса.
Под общие аплодисменты Кондратьев явил гостям черный чемодан, из которого на белый свет выглянуло необычайное устройство.
– Патефон, – гордо заявила Лариса, и тут же, к общему восторгу, заведя пружину, поставила черную пластинку.
Зазвучал романс.
Белой акации грозди душистые
Вновь аромата полны,
Вновь разливается песнь соловьиная
В тихом сияньи, сияньи луны!
Критик Востоков вздыхал и прогнозировал конец искусству. Но подавляющему большинству новинка понравилась.
После того, как гости отведали праздничных блюд и выпили ликеру, наступил час поэзии.
Твой стан божественно прекрасен!
Твой облик будоражит кровь!
И как кинжал, твой взгляд опасен,
Ведь он родит во мне любовь!
Это читал главный поэт вечера Пушилин. Со своей тетрадкой он немного надоел всем пряными и нескладными стихами собственного сочинения и, поэтому, все вздохнули, когда он в самом конце прочитал никому не известного, но, очевидно талантливого, Багрицкого:
Там, где выступ холодный и серый
Водопадом свергается вниз,
Я кричу у безмолвной пещеры:
"Дионис! Дионис! Дионис!"
Утомясь после долгой охоты,
Запылив свой пурпурный наряд,
Он ушел в бирюзовые гроты
Выжимать золотой виноград…
Варсофоний Кондратьев откровенно скучал, время от времени прикрывая зевок ладошкой, и говорил Карлу, о том, что он не любит такого общества и готов уйти сию же минуту, и только Лариса Михайловна удерживает его от этого поступка.
Затем играли в фанты и здорово развеселились. Особенно радовались женщины, чьи самые причудливые желания покорно исполняли мужчины.
Карл, тоже скучавший в подобном обществе, страдал от того, что Лариса мало обращала на него внимания. Но все оправдывало то обстоятельство, что гостей было много, и Лариса была обязана уделять внимание всем.
Перед глазами Карла стояла волшебная, очаровательная ночь любви, после того, как они успешно добыли шкатулку с драгоценностями. Он помнил, как пена белых одежд постепенно спадала с Ларисы, обнажая ее крутобокое тело. Лариса превратилась в арфу, на которой играл молодой, еще неопытный, но влюбленный в музыку артист. И этим артистом в эту ночь стал Карл.
Он стоял и видел необычайную и заманчивую страну – тело своей любимой, острые розовые скалы грудей, круглое озеро живота с плавающей черной лодкой, страну, по которой он путешествовал в ту ночь…
Но, сейчас, в общей суете и гаме, в смехе, и в шутках, он терял нить, связывающую его с ней.
Но вот она встретилась с ним глазами, и улыбнулась ему, и его будто окатило теплой розовой водой, стало легко и весело. Карл даже заулыбался и начал шутить, чем несказанно удивил полноватую черноволосую даму, стоявшую рядом.
– Господа! А теперь попросим хозяйку этого дома спеть нам! Попросим? Лариса Михайловна, будьте добры, – сказал артист Кавелин.
Под общую лавину рукоплесканий, Лариса улыбнулась и согласилась спеть, но только одну песню.
– Две, две, – послышались голоса. – Лариса, спой! Лариса, спой!
Лариса открыла фортепиано, взяла ноты, и клавиши вздрогнули под ее рукой, и звуки стали наполнять воздух, смешиваясь с запахами цветов в вазах.
Она кивком подозвала к себе Карла. Не переставая играть, Лариса шепнула ему на ухо:
– Птенчик, найди ноты «Весеннего вальса» Шопена. Ты знаешь, в шкафчике…
Карл вошел в соседнюю комнату, заполненную новенькой пахнущей мебелью, и открыл шкаф. Стал перебирать ноты – нужные сразу не находились. Он сдвинул пачку, и к его ногам полетел, словно мотылек, листок, выпавший из конверта.
Карл уже хотел вложить его обратно, но слова, начертанные на бумаге, остановили его. Это были слова «Милый мой птенчик».