– Быть может это «газетная утка»!
Якушев развел руками.
– Ну, тебе не угодишь! Во всяком случае можно проверить…
Одинцов отставил в сторону чашку, подошел к клетке, взял вороненка на руки. Тот сидел смирно, склонив голову, перебирая лапками намотанную на руке Одинцова кожу, чтобы устроиться поудобнее, затем вспорхнул к столу, ступил пару шажков к печенью, осмотрелся, наклоняя голову, то в одну сторону, то в другую, и клюнул.
– Какой умница! – сказал Якушев.
Одинцов посмотрел на него. В глазах горел интерес.
– А что, действительно, давай попробуем.
Якушев вздохнул.
– Наконец-то…
–Только вот что… Этот Монтадо потребует немалую плату за свою работу…
– Эту проблему попытаемся решить, – сказал Якушев. – Я вот что подумал. Недавно я пользовал одну старую барыню. Меня к ней привезли как врача. Она живет в заглохшем, запущенном доме, совершенно одна. У барыньки лишь глуховатый слуга, да придурочная кухарка есть. Вокруг нее народ давно уже вымер. Заброшенные, пустые, полуразвалившиеся дома… Да и сама барынька скоро душу богу отдаст. Когда она расплатиться со мной хотела, то шкатулку открывала. А там у нее ценный перстень лежит…
***
Остожский высокоствольный лес дышал мерно и тихо, словно спящий зверь. Он вливался в окружающий его космос своей зеленой массой, соединяясь с серебром звезд и темным бархатом неба. Что-то шептали кустарники, вытягивались на ножках и снимали шляпки грибы, стелился и серебрился мох, тревожили ветви и кустарники ночные обитатели леса.
Человек здесь ступал осторожными шагами, нес перед собою фонарь, и казался существом чужеродным в эту ночную пору. Человек думал, что лес спал. На самом деле лес лишь притаился и стал жить другой жизнью. Но человеческие шаги по лесу, хруст веток, жесткость передвижения – все это подмечалось бдительным, хотя и сонным, притаившимся лесом.
Странник был не один. Пробиралось по лесу трое. Они пытались в этой мгле, среди сияния луны и блеска звезд, среди полета светящихся ночных насекомых, обнаружить одну важную тропу.
В конце концов яичный свет фонарей привел путешественников на необходимую тропку, а та – к разбитой дороге, которая вела, минуя колодец, к давно брошенному, но еще живому поселению среди густоты леса. Оно состояло из двухэтажной усадьбы, пристроек, маленькой церквушки и покосившихся изб.
Один из людей – длинный и высокий (а им был Свирипа), среагировав на лай, вынул кости и моченый хлеб, и стал щедро кормить бегавших вокруг псов.
Двое других почти тут же сразу исчезли, растворившись в кустах бузины. Они бежали вокруг дома, мягко ступая, стараясь найти необходимое окошко и тайный ход.
Когда Одинцов и Якушев нашли заветное окно, то достали платки и скрыли под ними лица.
В последний момент оглянулись. Их заметил разве что ветер, зашелестевший кудрявыми верхушками таинственных ночных кустов. Одинцову казалось, что кусты живы, и под ними прячется целая группа людей в полицейской форме, готовых задержать злоумышленников.
Но ветер пошумел и утих, луна облизнулась и подмигнула, ночная птица по-дружески крякнула, но не напугала… И тогда Якушев стал освещать впереди себя бледным светом фонаря, а Одинцов стал дергать раму, щелкая в ней, вынимая гвозди. Наконец открываемое окно запело и дрогнуло, вдруг как-то громко щелкнуло, и кусок стекла выпал в низкую темную, серебристую от света фонаря, траву. Пришельцы тут же замерли, притаившись под окном, но тишина, нарушаемая лишь бродягой – ветром да тополиным шумом, казалась полной. И, выждав необходимую минуту, злоумышленники стали осторожно вынимать темные куски стекла. Якушев, порезавшись о стекло, тут же засосал рану, словно медведь лапу. Но, когда Одинцов, изорвав свой платок, перевязал ему палец, Якушев первый полез в темное нутро тихой комнаты…
Они шли по извилистому коридору, крадучись, поскрипывая половицами. На них взирали с высоты, мечтательно и грозно, дамы в кринолинах, мужчины во фраках. Сердца пришедших сливались с биением тяжелых часов с маятником, которые, тут же отбили второй час ночи, словно отсалютовав гостям.
В комнате, в которую они вошли, большую часть пространства занимали пузатые шкафы и огромный стол-бюро, вероятно сделанный из дуба.