Слова об отце заинтересовали Воронова, и он больше не торопился покинуть этого человека.
- А Вера Фёдоровна! Такая прекрасная, добрая женщина, - незнакомец вздохнул и уже обеими руками сжал ладонь Александра, - Я ведь сам знаю, каково это потерять самых близких людей. Из всех родных у меня сестра только-то и осталась. Проклятая дифтерия!
Подобное совпадение сразило Александра - он забыл куда и зачем шёл. Единственное, что он мог - это слушать незнакомца. Вначале тот говорил о его родителях, что-то доброе и светлое, а затем перешёл на несовершенство мира, которое доказывал смертями таких прекрасных людей. По его мнению, подобное можно исправить при помощи колдовства: объединить магию и науку. Но для этого требовалось провести титаническую и самоотверженную работу по переводе и написанию пособий, обмене опытом, а позже и основанием школ. "И тогда ни одна болезнь, ни одна случайность больше не заберёт таких прекрасных людей, как Ваши родители" - говорил незнакомец. Каждое его слово звучало как чистейшая истина, и Александр Николаевич со всем соглашался.
Простившись, незнакомец исчез так же внезапно, как и появился. Растаял как сон, как туман. Воронов остался стоять один перед своим домом под вечереющим, чернеющим на горизонте грозой небом.
Встреча
Вечером затяжной дождь прекратился, и на замену ему от земли поднялся густой туман. Дома, деревья, вокзал - всё потонуло в нём, как в вышедшем из берегов море. Стоя на улице, прохожий ещё мог увидеть её противоположную сторону, уходящую словно в никуда брусчатую дорогу и пару газовых фонарей, выглядевших крупными и тусклыми звездами, которые кто-то привязал чёрной ниткой к земле. Но крыша ближайшего дома уже расплывалась тёмным силуэтом, а других построек больше не было видно. Сделаешь шаг - туман неохотно отступит, но тут же скроет место, где ты до этого стоял. Редкий человек, редкий зверь решился бы выйти в подобную погоду. Неприветливой была в тот день природа.
Дверь трёхэтажного дома на Малой улице тихо открылась. Александр, одетый в старое пальто, внимательно всмотрелся в белые клубы тумана и слабо улыбнулся: такая непогода была ему необходима. Воронов направился вверх по дороге. Однако на площадь он не вышел, назад не повернул и ни в какой дом не вошёл - просто исчез. Вскоре над улицей взмыл в серое небо ворон. Сделав круг, он наконец-то смог поймать нужный поток воздуха и полетел прочь от Города. Крыши зданий и макушки деревьев выглядывали из тумана, словно рифы из морских волн во время прилива. Маяком виднелись трубы завода. Чёрная птица облетела их и повернула направо. Там уже ничего не было видно: серое небо сливалось с серым туманом. Казалось, не существует больше ни верха, ни низа, ни других направлений. Только эта бесконечная недвижимая серость. Но вот в ней показалась деревянная крыша, ещё одна. Завиднелись верхушки клёнов и плодовых деревьев. Самоделово - небольшое село, попавшее в окружение летних дач. Ворон мягко нырнул в белые волны.
"Всё-таки заблудился..." - устало подумал Игорь Саврасов, оглянувшись: вокруг утопали в тумане зелёные клёны. "И зачем я пошёл? - поёжился он, - С моим пальто в такую погоду лучше на улицу не выходить, а в комнатке трястись. Ещё подхвачу инфлюэнцу, не дай Боже, - юноша перекрестился. - Впрочем, дома не лучше. Так же сыро и темно... И есть нечего... Поищу-ка ещё этот чёртов дом. Дурманов-то, наверняка, гостей не на пустой стол принимает. Хотя бы чай с вареньем дарового пусть подаст, гад." Из-за мыслей о еде проснулся голод, чтобы заглушить его Игорь Саврасов решил закурить. Достал самокрутку, воровато огляделся и разжёг её щелчком пальцев. Довольно затянулся, прислонившись к отсыревшему клёну. Махорочный дым мешался с туманом, завивался в кольца, взлетал к серому небу. Игорь Саврасов смотрел на него и вспоминал свою незадавшуюся жизнь. Из училища за конфликт с директором его выгнали с волчьим билетом - поступить никуда больше не смог. Учителем музыки устроиться не удалось: большинство возможных учеников были девочками, и их родителям не нравилось, что "учитель слишком молод". В их устах это звучало приговором: ветрен, развратен, опасен и тому подобное. Можно подумать: молодость - это обязательно порок. "Себя что ли вспоминали в двадцать лет, гады?" В какой-нибудь хор устроиться не удалось. Остались лишь кабаки. Но и там худо: этим упившимся, нажравшимся рылам нравятся прекрасные на личико певички, исполняющие все эти цыганские романсы. Хотя здесь он не совсем прав: им ещё хуже, чем ему. Зарвавшихся слушателей послать нельзя, состоятельного уваж, хозяину подчиняйся. И деться некуда: без паспорта-то далеко не уедешь. А у него, к счастью, свобода пока есть, и ничего, что полуголодная.