Однако сейчас все иначе, убеждает себя Джордан. Это не вожделение, ничего примитивного вроде похоти. Это будет посланием Им: он не стерпит насилия над собой, напасть на него означает навлечь изнасилование одного из Них. Очень остроумно на самом деле. И он примет все предосторожности, защитит себя от любой опасности, которая может таиться в твари, от вирусов до нанороботов, подсаженных в последние стадии смены пола.
— Я река, — повторяет он, и палец на курке расслабляется.
Джордан расстегивает штаны и бросает взгляд на часы на каминной полке, удостоверяясь, что время еще есть и он не упустит детектива. А потом он кладет пистолет на пол квартиры Джареда По.
Джаред и ворон следят за Фрэнком Греем с крыльца заброшенного дома на улице Миллодон. На другой стороне детектив с проклятьем отдирает второй обрывок шарика от пекана. Борется с бурей, возвращаясь к автомобилю.
— Убийца с ним играет, да? — спрашивает Джаред и ворон тихо отвечает. Только голова птицы и видна из воротника сюртука Бенни. — Не дает опомниться. Заманивает…
И тут Джаред слышит Лукрецию, так громко и ясно, что сила ее отбрасывает на несколько шагов, на заколоченную дверь старого дома. Неслышимый голос хлынул прямо в него, даже не слова, а просто оглушающая вспышка — Лукреции больно, страшно за него, она предостерегает. Потом она исчезает вновь. Джаред сползает спиной по видавшим виды доскам, потея и дрожа под кожаным капюшоном, которым она скрыла его пробитый пулей череп.
— Лукреция, — шепчет он. Ворон громко каркает, нетерпеливо ерзает под латексом сюртука. Джаред поднимает взгляд и видит, как машина Фрэнка Грея удаляется на север.
— Если я упущу его сейчас, то другого шанса может и не быть, — говорит Джаред. Птица издает похожий на согласие звук. Автомобиль уже превратился в два расплывчатых пятна фар в дожде.
— Береги себя, Лукреция, — говорит он. — И спасибо.
Он выходит с крыльца в поджидающий шторм.
Вторая записка приводит Фрэнка в круглосуточный магазинчик на захудалой части Мэгэзин.
Все окна закрыты новенькими желто-коричневыми листами фанеры, и заведение кажется заброшенным, владельцы и служащие давно сбежали от урагана.
Сволочи оказались умнее меня, думает он и замечает третий обрывок шарика, прибитый к фанере. Видно и пакет из коричневой бумаги. Ветер дважды сбивает его с ног по пути к магазину и обратно, сталкивает на затопленную мостовую. По улице Мэгэзин струится поток пенистой серовато-серой воды, так что до машины он добирается таким мокрым, словно плавал, а не ходил.
Сидя за рулем, он разглядывает очередной обрывок очередного загубленного шарика. На этом написано энергичным курсивом ПОЗДРАВЛЯМС! Фрэнк бросает его на заднее сиденье и делает глубокий вдох, прежде чем открыть пакет.
Это последний, обещает он себе. Если в нем не обнаружится ничего охрененно убедительного, то погоня за химерами конец.
Внутри пластиковый пакет, и в нем не только записка. Еще и указательный палец, чисто срезанный у основания, с одного конца белая косточка, с другого ноготь с черным лаком.
— Вот дерьмо, — стонет Фрэнк, открывая пакет и вылавливая аккуратно сложенную записку. На желтой бумаге засохшая и не только кровь, алая и все еще липкая, пачкающая руки. Очередной адрес написан тем же почерком, и сверху: «на всякий случай, если ты сомневаешься во мне».
Фрэнк снова складывает послание и бросает его обратно в пакет с пальцем, опускает в бумажный и засовывает под сиденье.
С глаз долой — из сердца вон.
— Ага, как же, — ворчит он, разворачивая машину. — Кто бы это ни сказал, ему явно не приходилось сидеть над отрубленным человеческим пальцем.
Фрэнк снова выезжает на временный приток Миссисипи, в который превратилась улица Мэгэзин.
Лукреция приходит в себя постепенно, медленно, почти неощутимо всплывает ото сна об Аароне Марше и «Оке Гора», о чучеле додо под стеклянным колпаком. Только во сне додо был птицей из «Алисы в Стране Чудес» с рисунков Джона Тенниела — с руками и тросточкой. И он был не за стеклом, а стоял рядом с ней и Аароном, смотрел на дождь, льющий за витринами магазина.
— Бег закончен! — сказал Аарон.[25]
А Лукреция ответила:
— С меня так и льет. Я и не думаю сохнуть!
И додо произнес весьма торжественно, стукнув тростью о пол: