— Лучше бы тебе найтись тут, мерзавец, — говорит Фрэнк. Голос кажется очень незначительным в огромной гробнице здания.
Он проходит в арку. С другой стороны светлее, мягкая бархатистая полутьма, лишь ненамного отличная от полной черноты, но все получше. На южной стене ряд высоких окон, обращенных к реке и приближающемуся шторму, последние остатки света достигают пола, пробившись сквозь загустевший от времени воздух. Фрэнк светит вдоль стены с аркой и видит шаткую железную лестницу, прикрученную к кирпичам. Она ведет наверх, в мрак, на второй этаж здания.
— Эй! — кричит он. Внезапно сверху доносится неистовый шум крыльев, наверняка голуби или гнездящиеся на стропилах ласточки, но он не может отогнать воспоминание о черной птице парня в маске. Пара угольно-черных перьев лениво планирует вниз, мелькнув в луче фонарика по пути к бетонному полу. Когда птицы успокаиваются, Фрэнк прислушивается к признакам того, что он не один, что Джозеф Лета дожидается его во мраке.
— Слушай, тупая ты задница! Мне надоело играть в прятки!
Но отклика нет, никакого человеческого отклика, только непрестанный гул бури снаружи и менее явные шумы старой фабрики.
— О, Господи, — шепчет он. Светя под ноги и крепко сжав беретту ноющей окровавленной рукой, Фрэнк Грей начинает подниматься по лестнице.
Наверху в стене стальная противопожарная дверь. От толчка она распахивается с громким скрипом. То, что он видит, едва не заставляет ринуться с воплем вниз по ненадежной лестнице: закрепленный на козлах прожектор освещает изуродованное тело, подвешенное за запястья к стальному крюку. Обескровленные ноги тела широко растянуты, лодыжки прочно обвязаны белой нейлоновой веревкой, пропущенной сквозь железные кольца в полу. Тело полностью выпотрошено, распорото от гениталий до подбородка, под ним валяются органы и внутренности, голубоватые извивы кишечника и темные ошметки, которые он не в состоянии распознать. Брюшная полость пуста: зияющая оболочка мускулов, хрящей и костей. На полу в буквальном смысле ведра густеющей крови, полные до краев, а за прожектором — столик с хирургическими инструментами и обрывками кожи и мяса. Там, где тело не измазано кровью, оно цвета меловой пыли. Хотя бы лица он не видит. Голова откинута назад, и мертвые глаза, если они остались на месте, обращены куда-то вверх, к потолку. Невозможно понять, мужское или женское это тело.
Фрэнк сглатывает с усилием и утирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Его не вырвало от месива в фонтане парка Одюбон и теперь он точно не собирается блевать.
— Лета? — зовет он. — Я знаю, что ты здесь.
Движение слева, настолько быстрое, что он едва замечает уголком глаза. Фрэнк не теряет времени на то, чтобы вглядеться и прицелиться. Им движет лишь страх и адреналин, когда берета трижды плюется в его руке. Девятимиллиметровые пули уходят в кирпичную стену, и в ушах звенит от выстрелов.
— Блядь, — бормочет он, сзади раздаются быстрые шаги и твердый холодный металл упирается в висок прежде, чем он успевает обернуться.
— Все кончено, детектив. Я выиграл, — Фрэнк узнает голос звонившего по телефону. — Брось оружие и сделай шаг назад.
— Если я брошу оружие, я покойник.
— Ты уже покойник, детектив, с того момента как мне этого захотелось. Теперь брось свой гребаный пистолет и фонарик и делай в точности как я сказал. Шаг назад.
Фрэнк позволяет беретте выскользнуть из кровоточащей руки, и она громко звякает о пол, роняет фонарик и его стекло разлетается. Делает шаг назад. Рыло пистолета, упертое в висок, двигается вместе с ним.
— Теперь повернись посмотри на него, — говорит голос.
— И в чем смысл? — спрашивает Фрэнк. — Просто хочешь увидеть, как я испугаюсь? Потому как я уже напуган, ясно?
— Я хочу увидеть, как ты умрешь, гомик, — отвечает голос, женственный голос, урчащий прямо в ухо. — Хочу видеть, как ты умрешь и будешь проклят за свои преступления против собственной мужественности. Повернись и посмотри на него, Фрэнк Грей.
Так что Фрэнк медленно поворачивается лицом к устроенной безумцем бойне.
— В этом даже смысла никакого нет, Лета, — говорит он, пытаясь не дать страху проявиться в голосе. Еще есть шанс выбраться отсюда живым, если не терять спокойствия и хладнокровия.