Джаред ухитрился перекатиться и тоже видит ее, и огромного, как орел, ворона на ее плече. Он пытается шевельнуться, но ноги сковало параличом, и все что он может — смотреть, как разбросанные у ее ног внутренности скользят обратно к Лукреции. Сама кровь течет обратно, переливается через края ведер, чтобы хлынуть по полу алым приливом. Все, что этот человек отнял у нее, до последнего клочка плоти и последней капли пролитой крови, обернулось вихрем, живым облаком, ринувшимся в пустую оболочку тела Лукреции.
Она откидывает голову и по сравнению со звуком, сорвавшимся с ее губ, крики убийцы кажутся шепотом. Когда воздух снова чист, когда Лукреция стала единым целым, оставленный скальпелем и пилой разрез закрывается сам собой, зарастает, покрывается кожей, ставшей вдруг подвижной как вода. Она падает на колени, задыхаясь, и убийца вскидывает беретту, снимает с предохранителя.
— Лукреция! — кричит Джаред, но пистолет стреляет раньше, чем она успевает шевельнуться, и оставляет дыру в ее левом плече. Огромный ворон взлетает в воздух и скрывается среди теней, а рана исцеляется прямо на глазах.
Лукреция поднимается, и ее губы растянуты, показывая белые зубы в жуткой нечеловеческой насмешке над человеком, который все еще направляет на нее бесполезное оружие.
— И это все, на что ты способен, Джордан? — говорит она.
Он снова жмет на курок, и правая половина ее лица разлетается брызгами крови и костей, зияющая рана исчезает почти так же мгновенно, как появилась. Лукреция встряхивает головой и делает глубокий вдох, улыбка ни на миг не исчезает с ее губ.
— Классный фокус, а, Джордан? — она делает шаг к человеку.
— Стой! — визжит он. — Остановись сию секунду!
Теперь он направил оружие на Джареда.
— Да похуй, — говорит Джаред. — Покончи уже с этим, Лукреция. Надоело.
— Тебе его не убить, Джордан. И меня ты убить не сможешь, — быстрее, чем мужчина может отреагировать, она забирает пистолет из его руки и отбрасывает его в тьму за светом прожектора. — Ты больше никого не убьешь.
Лукреция хватает мужчину за рубашку и поднимает над полом, его ноги пинают воздух.
— Как ощущения? — спрашивает она. — Нравится болтаться, когда твоя жизнь в чужих руках?
— Я река, — хрипит он. Удар Лукреции разбивает его верхнюю губу и вышибает передние зубы.
— Нет, ты не река, Джордан. Но мы это уже проходили, а я не люблю повторяться. То, что ты думаешь, действительно неважно теперь.
Она роняет его, но убежать не дает — снова ловит за воротник и швыряет на пол рядом с Джаредом. Он стонет и пытается уползти, но Лукреция не позволяет.
— Думаю, нам надо сделать это вместе, Джаред. Или одному из нас плохо придется.
Откуда-то из тьмы ворон каркает хриплое подтверждение. Вокруг воет и ревет буря. Холодный дождь льет в выбитые окна над головой, и стены старого завода начинают подаваться под напором ветра.
— Спасибо, что вернулась за мной, — говорит Джаред, когда она размазывает Джордана по полу. — Ты не обязана была…
— Конечно, я была, Джаред.
И пока простоявшая больше века фабрика разваливается вокруг них, пока проваливается пол и рушатся под яростью урагана стены, они сокрушают человека, отнявшего самое дорогое, что у них было. Удовлетворенный ворон поднимается в безумную штормовую ночь и круг замыкается под скрежет металла и грохот падающих кирпичей.
Десять
Сквозь циклопическое око урагана Лукреция уносит тело Джареда из руин завода. Она следует за вороном, летящим высоко над опустошенным городом, бредет мимо перевернутых машин и свежих утопленников. Бенни ждет их у ворот кладбища Лафайет. Он ласково улыбается им обоим, той самой улыбкой, которую Лукреция так долго хранила внутри себя, в несовершенном альбоме своих воспоминаний.
Бенни склоняется и целует Джареда, прижимается губами к губам возлюбленного. Веки Джареда вздрагивают, поднимаются, и слезы стекают по его лицу.
— Все кончено? — спрашивает он.
Бенни кивает.
— Все кончено.
А потом Бенджамин Дюбуа целует свою сестру в щеку, и все трое идут мимо памятников, мимо имен, вырезанных на побитом погодой, временем и скорбью камне.
За стенами кладбища око Майкла оставляет город, затишье в буре заканчивается, и для несчастливых живых начинается долгая ночь дождя и тревоги.
Эпилог
Амстердам, год спустя