– Черт с тобой. Арест снимаю.
Темень в ее глазах растаяла. Зазвенел телефон. Антон потянулся к трубке. Кольнуло нехорошее предчувствие.
– Скавронский слушает.
– Адамыч! – раздался на другом конце провода голос Вани Капустина. – Туг ко мне парнишка твой заходил, то бишь Жуков. Права свои выпрашивал.
– Ну и?
– Не отдал я ему. Видишь ли, у него мотоцикл нашелся. Тот самый, который Вишневский угнал, вспоминаешь? – Он сделал паузу. – Говорит, девчонка твоя обнаружила, Надежда.
– Вот как?
– Это я к тому, что номера пока еще в угоне числятся… В общем, ты политбеседу проведи, чтобы никаких катаний. Мальчишка у меня пока заяву зафиксировал. С этим сам завтра разберусь.
– Бог в помощь и спасибо, Вань.
По одному тому, как он положил трубку, Надежда почувствовала неладное. Отцовский взгляд был пристальным, изучающим.
– Ты как мотоцикл нашла?
– В подвале стоял. На самом виду поблескивал крылышками.
– А как он туда попал, не знаешь?
– Ну отчего же? Кто взял, тот и поставил. – В ее глазах проскользнула насмешливость. – Вроде как на место.
Его тревога не улетучилась. Он мысленно связал все концы с концами. Выходило, что сам засветил адрес. Рыжий парень был здесь. А что если он встречался с Надюшкой? Антон про себя ахнул: «Как же я мог ее так подставить? Дурак. Отпустил ее ночью тогда, одну…» Он сел рядом на краешек ванной, словно извиняясь сказал:
– Старый осел.
– Самый молодой и самый любимый… – Дочь по-матерински погладила его по голове, обняла.
– И все-таки старый осел.
– Сама не маленькая. Сюда могут прийти, задавать вопросы?
– Скорее всего, так и будет.
– Тогда я заранее покормлю Беньку. Ты маму предупреди. – Тон был спокойным, уверенным, но Антону почудилось, что в ее глазах стояли слезы.
«Ну что ж, не маленькая, значит большая, взрослая», – мгновенно осознал эту странность Антон.
– Не торопись. Иван делу завтра ход даст, – по-дружески поделился он сведениями. – Конечно, если твой верный оруженосец Санька в каком другом месте раньше не проболтается…
Ленчик сидел на продавленной тахте, скрестив ноги. Читал, в обнимку с ветхой подушкой, прошлогоднюю прессу. Надежда вошла бесшумно, он поежился и как ни в чем не бывало воскликнул, потряхивая брошюркой:
– Во! «Партия – наш рулевой». Полистай навскидку – безошибочное сочинение на любую свободную тему.
Она грустно улыбнулась.
– Ленька! Тебе надо уходить.
– Сейчас? – Под рыжими ресницами мелькнул звериный огонек.
– Завтра.
– Иди сюда! – Он вскочил на ноги.
– Постой, бедовый. Я тебе поесть принесла.
– Сначала собаке, потом мне? – В шутке сквозила легкая обида.
– Такая последовательность тебя задевает? Беню бабка покормит.
Вишневский поперхнулся:
– Эй! А почему его так зовут?
– «Одесские рассказы» читал?
– Интересная деталь, мадам, – игриво усмехнулся Ленчик. – Бенцион Крик вам по нутру? Шо же вы про то молчали? Я вже мог почувствовать себя королем. И значительно раньше.
– Все равно: небо к земле не притянуть…
– А надо?
– Всему свое время, – рассмеялась она.
– Во-во. Когда сказать нечего, моя мать употребляет то же самое выражение. Аргумент на все случаи жизни.
– Скажи, как же тебя зовут на самом деле?
– Эй, чаровница! Интересуешься истинным именем? Что ты с ним делать будешь?
Вопрос удивил Надю. Что за странное совпадение, совсем недавно бабка Анна сказала ей: «Знание истинного имени может достать и со дна морского. Ведомо оно только матери».
– Я обидел тебя? – Взяв в ладони ее лицо, он заглянул в подернутые сине-лиловой пеленой глаза.
– Обижаются на равных, – усмехнулась Надежда.
– Не понял… – Ленчик сжал зубы.
– Это у тебя от страха. Такого же вечного, как весь человеческий мир. Женщина – вот твой страх.
– Сгинь, инфекция.
Он рухнул на спину, фривольно раскинул ноги. С потолка свисали струпья паутины. От стен пахло сыростью. Ему до животных колик не хотелось оставаться одному. Все эти дни он подогревал свое самолюбие, мысленно перебирая подробности их первой ночи. Их? Ленчик Вишневский задумался. Первая – да. Для нее – во всяком случае. В каком-то смысле и для него…
– Ты еще здесь? – Он приподнялся на локте.
Перед самым носом раскачивалась паутинка с крохотным паучком. Десант высадился на его грудь, по крытую рыжей курчавостью. Ленчик судорожно скреб руками по груди, по шее. Отбивался что было мочи. Надька закатилась от смеха:
– Так еще и пауков боишься!
– Да всего я боюсь. Ненормальный, понимаешь? Нервный очень. – Он понемногу приходил в себя. – У меня родители облученные. Вот и получилось… – Он развел руками. – Псих. Последыш гениального брата. Он у нас – полчаса до Шнитке или кого там еще. Ему доза радиации только на пользу пошла. А я не удался. С самого начала задом наперед вышел. К тому же ждали девочку, Ривкой ее хотели назвать, а получился я. Ну, назвали в честь бабкиного отца – Лев. Бабка тоже с причудами оказалась. Запишите, говорит, Лео. Отец, мол, уважаемый человек в местечке был. Раввин. Князья его называли по-своему – Лео. Какие, на хрен, в местечке князья? Ленчик я. Ржавый.
– Это я поняла. – Бледная как полотно, она требовательно попросила: – Поясни про дозу.
– Думаешь, мне рассказали? – Злая усмешка перекосила его рот. – Слышал, что родичи работали на закрытом предприятии. Сначала на Урале, потом – в Ленинабаде. До остального сам допер: все, что хапнули, – на мне вышло. Да к черту все это. Не хочу. А ты не боись, эта доза – она не заразная. Половым путем не передается.
Надежда положила голову на его грудь. Она видела, как пульсирует на шее венка, слышала, как бьется сердце. «Зачастило…» – вслушивалась она в этот внутренний ритм. Левкины пальцы путались в ее волосах, скользили по поверхности, будто боялись увязнуть в паутине.
– Ну какое же ты бревно! – радостно заявил он.
– Что я не так сделала? – неожиданно смутилась Надя.
– Ты ничего не сделала.
– А мне показалось, больше, чем следовало.
– Не дуйся. – Опрокинув ее лицо, он едва дотрагивался до него губами. – Бревно. – Старался он не дышать. – Роскошное, хвойное.
Он зажал губами ее рот, язык слизнул влаху. Ненасытное желание охватило Лео, зубы вонзились в спелую мякоть. Надежда вскрикнула, отпрянула в недоумении:
– Зверь.
– Опять сделал больно? Прости. Все мы звери. – И настойчиво потянул ее плечи на себя: – Музыки не хватает.
– Ну да, – неожиданно рассмеялась она. – Любимый концерт: «Энималс».
– Верно? И у меня. – Он опрокинулся на спину, раскинул руки. – Сдаюсь. Видишь? Я в твоей милости. Возьми меня. Сама.
– Как? – растерялась девочка.
– Делай со мной все, что хочешь! Можешь даже подушку на морду положить.
– Чтобы не подглядывал?
– Именно.
Он чуть прикрыл глаза. Мягкий янтарный свет опушился золотом ресниц. Веки подрагивали. Внезапно обрушилась подушка.
Пространство перевернулось. Все плавало, кружилось, переворачивая их тела. Не было Времени. Все стало единым. Единое Движение. Единая Энергия. Как слившееся дыхание. Общая, как пульсирующая кровь. Сполох света озарил Пространство. Свет наполнил каждую клеточку тел.
– Фейерверк! – ухнул Левка. – Извержение Везувия.
– А у меня небо светится точечками, – сказала Надежда, прислушиваясь, как внутри растекается привязавшаяся мелодия из другого концерта «Пинков». «Wish you were here…» – стонал в груди кричащий голос, звал ее куда-то, искал вместе с нею неведомо кого.
И крутилось небо над головою. Сердце Скорпиона пылало красной звездой…
– Антарес. – Надя тихо смеялась. Вдруг села, укрывшись подушкой. – Ты на Сиеме бывал?
– Где-где?
Он продолжал гладить ее нагие плечи. Руки стали сдержаннее, движения не столь порывистыми.
– Ущелье в горах. На сорок седьмом километре по Варзобу. Темное ущелье.
– А что там?
– Ничего, кроме домика метеорологов и альплагеря.
– Вообще ничего?